С Праздником!

"В Рождестве девство сохранила еси, во Успении мира не оставила еси, Богородице, преставилася еси к животу, Мати сущи Живота, и молитвами Твоими избавляеши от смерти души наша".

С Праздником!

"В Рождестве девство сохранила еси, во Успении мира не оставила еси, Богородице, преставилася еси к животу, Мати сущи Живота, и молитвами Твоими избавляеши от смерти души наша".

С днем Рождения!

Был анекдот -еврея на допросе спрашивают, есть ли у него родственники за границей. Онотвечает, что нет. Но у Вас же двоюродная тётя в Израйле! Так этоя за границей - отвечает патриотически настроенный еврей.
lichoman,мою ЖЖ-тётушку и коллегу по составлению семейной летописи поздравляю горчо и нежно! А тут еще и гроза кенигсбергских поэтов nastin родился! Как же и его не поздравить и не пожелать ему всего, без всяких полумер и полутонов,,,, Счастья Вам обоим.

С днем Рождения!

Был анекдот -еврея на допросе спрашивают, есть ли у него родственники за границей. Онотвечает, что нет. Но у Вас же двоюродная тётя в Израйле! Так этоя за границей - отвечает патриотически настроенный еврей.
lichoman,мою ЖЖ-тётушку и коллегу по составлению семейной летописи поздравляю горчо и нежно! А тут еще и гроза кенигсбергских поэтов nastin родился! Как же и его не поздравить и не пожелать ему всего, без всяких полумер и полутонов,,,, Счастья Вам обоим.

Архив (2006)

* * *
За чертой рассветного часа, за пеленой
иллюзий позднего возраста, за стеной
монастыря Успения славной Владычицы нашей,
в предосеннем перезревшем саду
чумазый мальчик клянчит монетку,
называя меня папашей.
Что я отвечу монаху, если спросит, куда иду?

Бесконечны молитвы, лишенные цели.

Люди в черных одеждах на лавку присели.
Потеряешь сознанье в храме — очнешься в аду.

Огонек неподвижно стоит над лампадкой.
«В рождестве сохранила девство,
во Успении Ты жива».
Вера на скорбной душе запеклась лихорадкой.
Отпадет — и розовый рубчик заметен едва.

Архив (2006)

* * *
За чертой рассветного часа, за пеленой
иллюзий позднего возраста, за стеной
монастыря Успения славной Владычицы нашей,
в предосеннем перезревшем саду
чумазый мальчик клянчит монетку,
называя меня папашей.
Что я отвечу монаху, если спросит, куда иду?

Бесконечны молитвы, лишенные цели.

Люди в черных одеждах на лавку присели.
Потеряешь сознанье в храме — очнешься в аду.

Огонек неподвижно стоит над лампадкой.
«В рождестве сохранила девство,
во Успении Ты жива».
Вера на скорбной душе запеклась лихорадкой.
Отпадет — и розовый рубчик заметен едва.

***

***

О чудо! Источник жизни лежит в гробу,
гроб превращается в лестницу к небесам.
Свеча в изголовье. Бумажный венчик на лбу.
В сияющих белых одеждах Спаситель сам

молча стоит над телом Почившей. Душа
как младенец покоится на Его руках,
Спеленута, стянута. Матушка не греша
жизнь прожила. Теперь о чужих грехах,

свершенных людьми, век молитвы творить,
опираясь на спины кучевых облаков,
всю вечность Сына пытаться уговорить
быть милостивым. Как будто Он не таков!

Как у колыбели, уснуть не придется ей.
Тяжко дыханье архангела за спиной.
Ее называют башней Давида, звездою морей,
Неупиваемой чашей, нерукосечной стеной.

живоносным источником, умягчением злых сердец,
путеводительницей, уже не припомнить весь
перечень. Только Дух, Сын и Отец
поймут и простят происходящее здесь.

***

***

О чудо! Источник жизни лежит в гробу,
гроб превращается в лестницу к небесам.
Свеча в изголовье. Бумажный венчик на лбу.
В сияющих белых одеждах Спаситель сам

молча стоит над телом Почившей. Душа
как младенец покоится на Его руках,
Спеленута, стянута. Матушка не греша
жизнь прожила. Теперь о чужих грехах,

свершенных людьми, век молитвы творить,
опираясь на спины кучевых облаков,
всю вечность Сына пытаться уговорить
быть милостивым. Как будто Он не таков!

Как у колыбели, уснуть не придется ей.
Тяжко дыханье архангела за спиной.
Ее называют башней Давида, звездою морей,
Неупиваемой чашей, нерукосечной стеной.

живоносным источником, умягчением злых сердец,
путеводительницей, уже не припомнить весь
перечень. Только Дух, Сын и Отец
поймут и простят происходящее здесь.

Verses

Размышляя, рисую бесконечную степь

*
Владыка велел: засыпайте рвы, разрушайте стены.
Пусть вся Поднебесная открывается взору.
Пусть город врастает в город. Пускай со сцены
публика смотрит в глаза умирающему актеру.

Пусть переписчики не подряд, а через слово
списывают трактаты мертвецов умудренных.
Пусть художники доброго демона, словно злого
снабдят клыками. Это для посторонних

будет уроком – им никогда не постигнуть
смысла того, что мы затевали спьяну.
Все равно и нам и врагам здесь суждено погибнуть,
а выжившим - век босыми ходить по бурьяну.

То-то будет безумцам через тысячелетье
забава - разрушенный мир собирать по крохам.
Легче узкую рыбу вылавливать рваной сетью,
проще в спину смотреть уходящим эпохам,

чем метать копье, чтобы меж лопаток вонзилось,
чтобы царство, ахнув, свалилось на бок,
дернулось и затихло, согнулось и распрямилось.
На сером пепле следы шестипалых лапок

зверушек, которых прежде здесь не видали,
и потом не увидят. Пусть откроется глазу
вся Поднебесная, все безбрежные дали,
по которым огненный конь пробежит,
не споткнувшись ни разу.

Verses

Размышляя, рисую бесконечную степь

*
Владыка велел: засыпайте рвы, разрушайте стены.
Пусть вся Поднебесная открывается взору.
Пусть город врастает в город. Пускай со сцены
публика смотрит в глаза умирающему актеру.

Пусть переписчики не подряд, а через слово
списывают трактаты мертвецов умудренных.
Пусть художники доброго демона, словно злого
снабдят клыками. Это для посторонних

будет уроком – им никогда не постигнуть
смысла того, что мы затевали спьяну.
Все равно и нам и врагам здесь суждено погибнуть,
а выжившим - век босыми ходить по бурьяну.

То-то будет безумцам через тысячелетье
забава - разрушенный мир собирать по крохам.
Легче узкую рыбу вылавливать рваной сетью,
проще в спину смотреть уходящим эпохам,

чем метать копье, чтобы меж лопаток вонзилось,
чтобы царство, ахнув, свалилось на бок,
дернулось и затихло, согнулось и распрямилось.
На сером пепле следы шестипалых лапок

зверушек, которых прежде здесь не видали,
и потом не увидят. Пусть откроется глазу
вся Поднебесная, все безбрежные дали,
по которым огненный конь пробежит,
не споткнувшись ни разу.