2008-09-07
Все опять повторится сначала
Второй вечер Алексея Цветкова состоится в Одесском литературном музее 16го сентября в 16 ч. 00 мин.
Все опять повторится сначала
Второй вечер Алексея Цветкова состоится в Одесском литературном музее 16го сентября в 16 ч. 00 мин.
verses
***
Cимеон сидит на высоком московском троне,
смотрит слепыми глазами, скипетр в кулачке сжимает,
держава лежит на татарской ладошке, но о Симеоне
никто не печется, не плачет, не вспоминает.
Не вспоминает, не валится Симеону в ножки,
разве только верный коварный раб его, пёс, Ивашка.
Бьет челом Симеону Ивашка - плохо служат людишки!
Кто в измену, в Литву, кто готовит отраву,
кто точит нож, бочку с порохом катит,
кто ведет подкоп, кто чернит российскую славу,
начнешь казнить - на всех топоров не хватит.
Бьет челом Ивашка Симеону - дозволь перебрать людишек!
Руки за спину, вздернуть на дыбу, кнутом меж лопаток,
все расскажут а дьяк по порядку в книгу запишет.
Казнь бывает долга, а суд - справедлив и краток.
Симеон сидит на троне, Ивашка в пыли, на брюхе,
землю зубами грызет, роет ногтями: цАрю,
Симеоне державный, дозволь! - тянет костлявые руки,
убью тебя, Симеоне, в косое лицо ударю.
И покатишься ты, золоченая татарская кукла,
и грянут колокола, и помянут раба, Ивашку,
верного пса твоего, а рожа Руси распухла,
рвет на груди рубашку - гнилая душа нараспашку.
Молит Ивашка, и нет Ивашке ни в чем отказу.
Сидит Симеон, Ивашка ужом под его пятою.
Думает Симеон: Уж лучше убили бы сразу.
Хорошо, что помиловал Бог - наградил слепотою.
Cимеон сидит на высоком московском троне,
смотрит слепыми глазами, скипетр в кулачке сжимает,
держава лежит на татарской ладошке, но о Симеоне
никто не печется, не плачет, не вспоминает.
Не вспоминает, не валится Симеону в ножки,
разве только верный коварный раб его, пёс, Ивашка.
Бьет челом Симеону Ивашка - плохо служат людишки!
Кто в измену, в Литву, кто готовит отраву,
кто точит нож, бочку с порохом катит,
кто ведет подкоп, кто чернит российскую славу,
начнешь казнить - на всех топоров не хватит.
Бьет челом Ивашка Симеону - дозволь перебрать людишек!
Руки за спину, вздернуть на дыбу, кнутом меж лопаток,
все расскажут а дьяк по порядку в книгу запишет.
Казнь бывает долга, а суд - справедлив и краток.
Симеон сидит на троне, Ивашка в пыли, на брюхе,
землю зубами грызет, роет ногтями: цАрю,
Симеоне державный, дозволь! - тянет костлявые руки,
убью тебя, Симеоне, в косое лицо ударю.
И покатишься ты, золоченая татарская кукла,
и грянут колокола, и помянут раба, Ивашку,
верного пса твоего, а рожа Руси распухла,
рвет на груди рубашку - гнилая душа нараспашку.
Молит Ивашка, и нет Ивашке ни в чем отказу.
Сидит Симеон, Ивашка ужом под его пятою.
Думает Симеон: Уж лучше убили бы сразу.
Хорошо, что помиловал Бог - наградил слепотою.
verses
***
Cимеон сидит на высоком московском троне,
смотрит слепыми глазами, скипетр в кулачке сжимает,
держава лежит на татарской ладошке, но о Симеоне
никто не печется, не плачет, не вспоминает.
Не вспоминает, не валится Симеону в ножки,
разве только верный коварный раб его, пёс, Ивашка.
Бьет челом Симеону Ивашка - плохо служат людишки!
Кто в измену, в Литву, кто готовит отраву,
кто точит нож, бочку с порохом катит,
кто ведет подкоп, кто чернит российскую славу,
начнешь казнить - на всех топоров не хватит.
Бьет челом Ивашка Симеону - дозволь перебрать людишек!
Руки за спину, вздернуть на дыбу, кнутом меж лопаток,
все расскажут а дьяк по порядку в книгу запишет.
Казнь бывает долга, а суд - справедлив и краток.
Симеон сидит на троне, Ивашка в пыли, на брюхе,
землю зубами грызет, роет ногтями: цАрю,
Симеоне державный, дозволь! - тянет костлявые руки,
убью тебя, Симеоне, в косое лицо ударю.
И покатишься ты, золоченая татарская кукла,
и грянут колокола, и помянут раба, Ивашку,
верного пса твоего, а рожа Руси распухла,
рвет на груди рубашку - гнилая душа нараспашку.
Молит Ивашка, и нет Ивашке ни в чем отказу.
Сидит Симеон, Ивашка ужом под его пятою.
Думает Симеон: Уж лучше убили бы сразу.
Хорошо, что помиловал Бог - наградил слепотою.
Cимеон сидит на высоком московском троне,
смотрит слепыми глазами, скипетр в кулачке сжимает,
держава лежит на татарской ладошке, но о Симеоне
никто не печется, не плачет, не вспоминает.
Не вспоминает, не валится Симеону в ножки,
разве только верный коварный раб его, пёс, Ивашка.
Бьет челом Симеону Ивашка - плохо служат людишки!
Кто в измену, в Литву, кто готовит отраву,
кто точит нож, бочку с порохом катит,
кто ведет подкоп, кто чернит российскую славу,
начнешь казнить - на всех топоров не хватит.
Бьет челом Ивашка Симеону - дозволь перебрать людишек!
Руки за спину, вздернуть на дыбу, кнутом меж лопаток,
все расскажут а дьяк по порядку в книгу запишет.
Казнь бывает долга, а суд - справедлив и краток.
Симеон сидит на троне, Ивашка в пыли, на брюхе,
землю зубами грызет, роет ногтями: цАрю,
Симеоне державный, дозволь! - тянет костлявые руки,
убью тебя, Симеоне, в косое лицо ударю.
И покатишься ты, золоченая татарская кукла,
и грянут колокола, и помянут раба, Ивашку,
верного пса твоего, а рожа Руси распухла,
рвет на груди рубашку - гнилая душа нараспашку.
Молит Ивашка, и нет Ивашке ни в чем отказу.
Сидит Симеон, Ивашка ужом под его пятою.
Думает Симеон: Уж лучше убили бы сразу.
Хорошо, что помиловал Бог - наградил слепотою.