verses
***
Все от рождения отраженное начинает жить
двойной и бесстыдной жизнью. Что предложить
кроме собственной красоты, наготы, твоих
бессчетных изображений на пленке, бумаге, цветных.
черно-белых, тонированных, все это погружено
в глубины глаза – стекловидное тело, глазное дно.
Термины анатомии: зрительные пути,
перекрест, сияние, птичья шпора – помогут прийти
к общему мнению, знаменателю, исходной точке, куда
возвращаются древние прекрасные города
с отвратительною историей. Едва
начнешь вспоминать, увидишь, как катится голова,
как царек соседнего острова пьет отраву из рук молодой
оторвы-венецианки, не считая это бедой,
поскольку эпоха такая и город такой,
и неизбежная смерть, дарованная рукой
прелестницы тоже прелестна – пока отрава войдет
в силу, пока на лбу не проступит холодный пот
успеешь еще с отравительнницей разок
переспать, и семя уйдет в нее, как вода в песок.
***
«И новые тучи придут вслед за прежним дождем».
Екклесиаст – о зимней Венеции. Этот город рожден
из воды, для воды, во имя воды, для серебристых рыб,
покрытожаберных, ракообразных, моллюсков, медуз –
(каждая как стекловидный пульсирующий гриб),
более чем для холеных, хваленых муз.
Место, в котором пришельцев в тысячу раз
больше, чем жителей, под напором глаз,
и объективов, поддается, притворяется тем,
что хотят увидеть, оставляя несколько тем
для размышления, несколько слов, таких как «стиль
архитектуры», «византия», «гондола», штиль
на водах, ни облачка в небе, но приходит зима
и порядки наводит сама.
Между серых створок, что сомкнутся вот-вот,
живет жемчужина Адриатики, но живет
иначе, чем нам хотелось бы, показывая себя
в новом, тусклом свете, в оболочке дождя,
возможно, по-прежнему нас любя,
но не щадя.
Все от рождения отраженное начинает жить
двойной и бесстыдной жизнью. Что предложить
кроме собственной красоты, наготы, твоих
бессчетных изображений на пленке, бумаге, цветных.
черно-белых, тонированных, все это погружено
в глубины глаза – стекловидное тело, глазное дно.
Термины анатомии: зрительные пути,
перекрест, сияние, птичья шпора – помогут прийти
к общему мнению, знаменателю, исходной точке, куда
возвращаются древние прекрасные города
с отвратительною историей. Едва
начнешь вспоминать, увидишь, как катится голова,
как царек соседнего острова пьет отраву из рук молодой
оторвы-венецианки, не считая это бедой,
поскольку эпоха такая и город такой,
и неизбежная смерть, дарованная рукой
прелестницы тоже прелестна – пока отрава войдет
в силу, пока на лбу не проступит холодный пот
успеешь еще с отравительнницей разок
переспать, и семя уйдет в нее, как вода в песок.
***
«И новые тучи придут вслед за прежним дождем».
Екклесиаст – о зимней Венеции. Этот город рожден
из воды, для воды, во имя воды, для серебристых рыб,
покрытожаберных, ракообразных, моллюсков, медуз –
(каждая как стекловидный пульсирующий гриб),
более чем для холеных, хваленых муз.
Место, в котором пришельцев в тысячу раз
больше, чем жителей, под напором глаз,
и объективов, поддается, притворяется тем,
что хотят увидеть, оставляя несколько тем
для размышления, несколько слов, таких как «стиль
архитектуры», «византия», «гондола», штиль
на водах, ни облачка в небе, но приходит зима
и порядки наводит сама.
Между серых створок, что сомкнутся вот-вот,
живет жемчужина Адриатики, но живет
иначе, чем нам хотелось бы, показывая себя
в новом, тусклом свете, в оболочке дождя,
возможно, по-прежнему нас любя,
но не щадя.