Из архива
***
Если не приближаться и не задерживаться, скажем так,
а проплыть по реке на колесном пароходике, напевая в такт,
ритму машины, плеску воды, крутя в зубах стебелек,
пытаясь на глаз определить, насколько далек
путь до усадьбы, прилепившейся на холме,
и кто там живет, как в тюрьме, и что у него на уме.
Что он наденет сегодня – полушубок или пальто
и как зовут его люди – Некто или Никто.
Кто ему самовар раздувает, как положено, сапогом,
кто ночью его раздевает, думая о другом
в обоих смыслах. К примеру, о другом, как об ином
мужчине, иль о другом, как предмете любом,
не относящемся к ночи, постели, в скованном сном
доме, принадлежащем тени над свечкой
с золотым освещенным лбом.
Если не приближаться, тебе все равно, кто такой
на белом листе бумаги размещает строку под строкой.
Ты не знаешь, кто в лесу нашел большой ядовитый гриб,
изжарил для всей семьи, со всей семьею погиб.
Пять гробовых крышек прислонены к стене
церкви – мал-мала-меньше, но все это не
имеет значения, если близко не подходить,
а глядеть с пароходика, как тянется серая нить
унылой дороги, на домики большака,
просто стоять, ощущая, как подергивается щека.
Тут ловят больших рыбин. Опознают в них тех,
кто утоп в прошлом году. Чтоб не случился грех
отпевают беднягу: осетр, щука иль сом,
в котором душа покойного плыла, забыв обо всем,
что было, что будет, и, главное, то, на чем,
успокоится сердце, о белой березке с черным грачом,
нахохлившимся, спрятавшим клюв под крылом,
о мире за небосводом, как за мутным стеклом.
(2007)
Если не приближаться и не задерживаться, скажем так,
а проплыть по реке на колесном пароходике, напевая в такт,
ритму машины, плеску воды, крутя в зубах стебелек,
пытаясь на глаз определить, насколько далек
путь до усадьбы, прилепившейся на холме,
и кто там живет, как в тюрьме, и что у него на уме.
Что он наденет сегодня – полушубок или пальто
и как зовут его люди – Некто или Никто.
Кто ему самовар раздувает, как положено, сапогом,
кто ночью его раздевает, думая о другом
в обоих смыслах. К примеру, о другом, как об ином
мужчине, иль о другом, как предмете любом,
не относящемся к ночи, постели, в скованном сном
доме, принадлежащем тени над свечкой
с золотым освещенным лбом.
Если не приближаться, тебе все равно, кто такой
на белом листе бумаги размещает строку под строкой.
Ты не знаешь, кто в лесу нашел большой ядовитый гриб,
изжарил для всей семьи, со всей семьею погиб.
Пять гробовых крышек прислонены к стене
церкви – мал-мала-меньше, но все это не
имеет значения, если близко не подходить,
а глядеть с пароходика, как тянется серая нить
унылой дороги, на домики большака,
просто стоять, ощущая, как подергивается щека.
Тут ловят больших рыбин. Опознают в них тех,
кто утоп в прошлом году. Чтоб не случился грех
отпевают беднягу: осетр, щука иль сом,
в котором душа покойного плыла, забыв обо всем,
что было, что будет, и, главное, то, на чем,
успокоится сердце, о белой березке с черным грачом,
нахохлившимся, спрятавшим клюв под крылом,
о мире за небосводом, как за мутным стеклом.
(2007)