Реституция

***

Ложка на блюдце.
На ложке остатки меда.
Пчела тщательно собирает их.

Она старается возвратить
крупицу награбленного.

Эти старания добавляют
малую толику справедливости
к общей картине мира.

Реституция

***

Ложка на блюдце.
На ложке остатки меда.
Пчела тщательно собирает их.

Она старается возвратить
крупицу награбленного.

Эти старания добавляют
малую толику справедливости
к общей картине мира.

День начала второй мировой, день начала занятий...

первый день осени, первый день допетровского нового года...

***

Первое сентября. Я снова за партой. Вращаю
головой на шарнирах, и почти ощущаю
руку судьбы, одергивающую короткий китель суконный,
темно-серый, гимназически-сталинского покроя.
Я сижу за коричневой партой с черной крышкой наклонной,
свидетель и соучастник. Я знаю имя героя,
но не выдам его врагам. Чья-то фуражка с кокардой
(веточка лавра, «СШ», учебник раскрытый)
раздавлена в раздевалке. Стена с изгаженной картой
ягодиц-полушарий. Лужа вокруг чернилки разбитой.

Первое сентября. Я за партой с наклонной крышкой
сижу, наклоняясь вперед, упираясь взором
в чей-то затылок с короткой неровной стрижкой,
украшающей детский череп, в котором
тот же порядок мыслей, дат и понятий,
что и в моем. В соответствии с расписаньем занятий.

Марья Павловна. Седина с оттенком горчицы.
Чередование точек, цифр и «нб» в журнале.
На стенке в сортире лозунг: «Мочиться, мочиться, мочиться!»
Циркуль и ручки гремят в голубом пенале.
Никитка летел с колокольни, расставив крылья.
Нам служил образцом (и мы ему не мешали)
гипсовый мальчик кудрявый, покрытый пылью.
За фанерным столом старуха в цветастой шали
долбила что-то свое, а мы — просто чихали
на все. Если спросят урок, притворяемся, что читали;
если «который час?» — отвечаем, что мы не вечны;
если щупают пульс — бездыханны и бессердечны.

(1998)

День начала второй мировой, день начала занятий...

первый день осени, первый день допетровского нового года...

***

Первое сентября. Я снова за партой. Вращаю
головой на шарнирах, и почти ощущаю
руку судьбы, одергивающую короткий китель суконный,
темно-серый, гимназически-сталинского покроя.
Я сижу за коричневой партой с черной крышкой наклонной,
свидетель и соучастник. Я знаю имя героя,
но не выдам его врагам. Чья-то фуражка с кокардой
(веточка лавра, «СШ», учебник раскрытый)
раздавлена в раздевалке. Стена с изгаженной картой
ягодиц-полушарий. Лужа вокруг чернилки разбитой.

Первое сентября. Я за партой с наклонной крышкой
сижу, наклоняясь вперед, упираясь взором
в чей-то затылок с короткой неровной стрижкой,
украшающей детский череп, в котором
тот же порядок мыслей, дат и понятий,
что и в моем. В соответствии с расписаньем занятий.

Марья Павловна. Седина с оттенком горчицы.
Чередование точек, цифр и «нб» в журнале.
На стенке в сортире лозунг: «Мочиться, мочиться, мочиться!»
Циркуль и ручки гремят в голубом пенале.
Никитка летел с колокольни, расставив крылья.
Нам служил образцом (и мы ему не мешали)
гипсовый мальчик кудрявый, покрытый пылью.
За фанерным столом старуха в цветастой шали
долбила что-то свое, а мы — просто чихали
на все. Если спросят урок, притворяемся, что читали;
если «который час?» — отвечаем, что мы не вечны;
если щупают пульс — бездыханны и бессердечны.

(1998)

Играем в "мурзилку" - 5

*
Нельзя не вспомнить, что "слияние" и "диссоциация" относятся к т.н. архаичным, примитивным механизмам защиты. И то, и другое обычно разрушает естественные границы человеческого "Я". Некий виртуальный объект, в который его создатель поместил часть своей личности, остается связанным с его создателем тысячью нитей. Или иначе: у Фрейда была знаменитая метафора амёбы, которая выпячивает ложноножку, заполняя ее собственной плазмой. М.б. "мурзилка" - это ложноножка личности?

Одновременно это ты и уже не ты.Обычная маска не чувствительна - ее можно колоть, резать ножницами. Маска- "мурзилка" чувствительна так же, как и кожа настоящего лица. Ее не следует касаться неосторожно. Обижая виртуала, обижаешь реального человека, который его создал.Но вот когда обижает виртуал, ситуация совершенно иная. Принцип здесь таков:чувствую я, а действует другой. Т.е. действия виртуала могут быть более отчуждены от личности, чем его чувствительность.
*
Но вернемся к "преследователям".Среди них есть, как мы уже говорили, собственно тролли.Им абсолютно все равно,чей журнал они засоряют своими комментами. Ничего личного, просто сброс словесной агрессии.Иное дело - "мурзилка", наметивший себе конкретную(-ые) жертву(-ы). Здесь между преследователем и жертвой образуется сильнейшая эмоциональная связь и даже зависимость. Иногда даже страшно подумать, чем будет заниматься "мурзилка", утратив необходимый объект. Скорее всего, просто безжизненно повиснет в виртуальном пространстве. Но и объект частично зависит от "мурзилки", отслеживая действия виртуала.В этом неизбежном отслеживании скрыта самая большая опасность для маски - быть сорванной.
*
Но может быть для агрессивного виртуала характерна именно бессознательная страсть быть разоблаченным? Приблизительно так, как агрессивный человек в реальности может быть движим мазохистическим желанием подвергнуться агрессии. В романе "Крестный отец" Марио Пьюзо устами старого гангстера говорит о том, что каждый убийца мечтает быть убитым.И чтобы подчинить себе убийцу, нужно стать человеком, от руки которого убийца не захочет принять смерть.Возможно, разоблаченный "виртуал"-садист в момент разоблачения переживает некий мазохистический триумф. Впрочем, виртуала на психоаналитическую кушетку не положишь.
(продолжение следует)

Играем в "мурзилку" - 5

*
Нельзя не вспомнить, что "слияние" и "диссоциация" относятся к т.н. архаичным, примитивным механизмам защиты. И то, и другое обычно разрушает естественные границы человеческого "Я". Некий виртуальный объект, в который его создатель поместил часть своей личности, остается связанным с его создателем тысячью нитей. Или иначе: у Фрейда была знаменитая метафора амёбы, которая выпячивает ложноножку, заполняя ее собственной плазмой. М.б. "мурзилка" - это ложноножка личности?

Одновременно это ты и уже не ты.Обычная маска не чувствительна - ее можно колоть, резать ножницами. Маска- "мурзилка" чувствительна так же, как и кожа настоящего лица. Ее не следует касаться неосторожно. Обижая виртуала, обижаешь реального человека, который его создал.Но вот когда обижает виртуал, ситуация совершенно иная. Принцип здесь таков:чувствую я, а действует другой. Т.е. действия виртуала могут быть более отчуждены от личности, чем его чувствительность.
*
Но вернемся к "преследователям".Среди них есть, как мы уже говорили, собственно тролли.Им абсолютно все равно,чей журнал они засоряют своими комментами. Ничего личного, просто сброс словесной агрессии.Иное дело - "мурзилка", наметивший себе конкретную(-ые) жертву(-ы). Здесь между преследователем и жертвой образуется сильнейшая эмоциональная связь и даже зависимость. Иногда даже страшно подумать, чем будет заниматься "мурзилка", утратив необходимый объект. Скорее всего, просто безжизненно повиснет в виртуальном пространстве. Но и объект частично зависит от "мурзилки", отслеживая действия виртуала.В этом неизбежном отслеживании скрыта самая большая опасность для маски - быть сорванной.
*
Но может быть для агрессивного виртуала характерна именно бессознательная страсть быть разоблаченным? Приблизительно так, как агрессивный человек в реальности может быть движим мазохистическим желанием подвергнуться агрессии. В романе "Крестный отец" Марио Пьюзо устами старого гангстера говорит о том, что каждый убийца мечтает быть убитым.И чтобы подчинить себе убийцу, нужно стать человеком, от руки которого убийца не захочет принять смерть.Возможно, разоблаченный "виртуал"-садист в момент разоблачения переживает некий мазохистический триумф. Впрочем, виртуала на психоаналитическую кушетку не положишь.
(продолжение следует)

Люсина подборка

в последнем "Новом мире". Там же - микрорецензия Аркадия Штыпеля на ее книжку "Все свои"

Люсина подборка

в последнем "Новом мире". Там же - микрорецензия Аркадия Штыпеля на ее книжку "Все свои"

Пусть и он поёт!

***

По дороге в хедер дети пели хвалу, и она
достигала небес и услаждала слух
Всевышнему. И возревновал Сатана,
принял облик мальчика и начал петь, как петух.

И гармония детских душ омрачилась вмиг.
И стали не в склад-не в лад петь детские голоса.
И омрачились страницы священных книг.
И замкнули слух, разгневавшись, небеса.

И река помутилась, и источник веры иссяк,
и стали крошиться камни последней стены
великого Храма. Все в мире наперекосяк
пошло из-за мерзкого голоса Сатаны.

Подумайте только! Прохладный осенний день.
Светило солнце, легонько дул ветерок.
Все дети здоровы и им учиться не лень,
запомнят по два псалма за один урок!

И тут все прахом идет из-за мерзкого голоска!
И Бешт погнал Сатану, вытащив плеть.
И тот провалился сквозь землю, подумав: какая тоска!
Сами поют, что хотят, а мне не дадут попеть!

Пусть и он поёт!

***

По дороге в хедер дети пели хвалу, и она
достигала небес и услаждала слух
Всевышнему. И возревновал Сатана,
принял облик мальчика и начал петь, как петух.

И гармония детских душ омрачилась вмиг.
И стали не в склад-не в лад петь детские голоса.
И омрачились страницы священных книг.
И замкнули слух, разгневавшись, небеса.

И река помутилась, и источник веры иссяк,
и стали крошиться камни последней стены
великого Храма. Все в мире наперекосяк
пошло из-за мерзкого голоса Сатаны.

Подумайте только! Прохладный осенний день.
Светило солнце, легонько дул ветерок.
Все дети здоровы и им учиться не лень,
запомнят по два псалма за один урок!

И тут все прахом идет из-за мерзкого голоска!
И Бешт погнал Сатану, вытащив плеть.
И тот провалился сквозь землю, подумав: какая тоска!
Сами поют, что хотят, а мне не дадут попеть!