(no subject)

Это одно из самых первых моих Рождественских стихотворений. Написано в конце восьмидесятых, точнее сказать не могу - архив не сохранился по самой простой причине - я его не хранил.

*
Мимо Вифлеема едет поезд.
десять тысяч верст — подать рукой.
Затянув узорный шитый пояс,
по вагону царь идет с клюкой
и цветным фонариком бумажным
в пиджаке заношенном, домашнем.

Легкая, прозрачная корона
на челе больного мудреца.
В коридоре общего вагона,
где ступни на уровне лица
с верхних полок, мимо храпа спящих
мертвым сном, бухих, ненастоящих.

Мимо бестолковых разговоров,
мимо душ, открывшихся на миг...
средь российских, каторжных просторов,
ничему не внемля, напрямик
едет поезд. Тарахтят колеса.
Стражники застыли вдоль откоса.

Снег летит — на бронзовые шлемы,
на плащи с подбоем. На мечи
римские. Сейчас до Вифлеема
десять тысяч верст. Сейчас кричи
не кричи — никто не отзовется.
даже эхо. Спящий не проснется.

Было две Империи. С одною
я знаком по книгам. Во второй
жил согнувшись, молча, стороною
обходя дома, где пир горой.
В поезде, рождественскою ночью
обе их увидел я воочью.

И безумный старец, проходящий
по вагону, и легионер
за окном, и серафим парящий
в темном небе — лишь обломки вер
прежних лет, в которых разуверясь,
целый мир гуртом впадает в ересь.

Спи, Младенец! Ты спеленат туго.
Не умеешь улыбаться. Взгляд
Твой блуждает. Здесь, в России, вьюга
заметает все на новый лад.
Стук колес — навязчивая тема.
Мимо храма. Мимо Вифлеема.

(no subject)

Поскольку официально церковь на постсоветском пространстве отделена от государства, я запретил бы высшим чиновникам присутствовать на торжественных Богослужениях, особенно, если ведется прямая телевизионная трансляция.

Причины такого взгляда скорее эстетические, чем политические

Мэхэлия

Преподобный Серафим Вырицкий

"Придет время, когда не гонения, а деньги и прелести мира сего отвратят людей от Бога и погибнет куда больше душ, чем во времена открытого богоборчества. С одной стороны, будут воздвигать кресты и золотить купола, а с другой – настанет царство лжи и зла. Истинная Церковь всегда будет гонима, а спастись можно будет только скорбями и болезнями. Гонения же будут принимать самый изощренный, непредсказуемый характер. Страшно будет дожить до этих времен."

Вот и дожили. И совсем не страшно... Потому что страх как таковой потихоньку изгоняется из общественного сознания. И бесконечные пророчества о конце мира, как крик "волки" в известной притче, оставят нас равнодушными в решающий час.

О моих рождественских стихах

*
Никогда не забуду, как одиннадцатилетним мальчиком я сидел у лампового приемника "Балтика" и, сквозь треск глушилки, слушал рождественскую передачу ВВС. Читали "Звезду Рождества" Пастернака.
Я был поражен красотой этого стихотворения и немедленно начал искать его в трех старых томиках Пастернака, стоявших у нас на полке с явным намерением выучить его наизусть. Собственно, что значит "выучить"? Для меня в то время выучить и прочитать стихотворение было почти одно и то же...

По понятным причинам этого стихотворения я не нашел. Откуда мне, мальчишке, было знать что это стихотворение - из запретного романа "Доктор Живаго", о самом существовании которого я ничего не знал. А если бы и знал, что бы я смог понять в те годы?

В памяти оставались строки, которые я запомнил с первого раза. И довольно часто я повторял их про себя. А когда (лет через пять) мне все же попали в руки копии романа Пастернака (собственно, они были изготовлены в лаборатории Шурика Чернова, нашего приятеля тех лет), я первым делом нашел стихотворение о Звезде Рождества и прочитал (а значит - выучил) его. А потом уже взялся за роман...

Приблизительно тогда же я купил ГДРовскую пластинку - фирма называлась "Eterna" - хор мальчиков кирхи св. Фомы исполнял рождественские песни. Я уже знал, что в свое время кантором св. Фомы был Иоганн Себастьян Бах. и эта, редкая в то время пластинка, была для меня вдвойне сакральной.

Тогда же я и написал первое в моей жизни рождественское стихотворение, которое помню - а лучше бы забыть. Как практически все, что писал я в те годы...

Я еще не принял крещения тогда, но, что называется, ходил "вокруг да около" Церкви. Ходил еще несколько лет, прежде чем сделал решающий шаг.

Еще несколько раз я пытался написать стихи на тему Рождества, но эти стихи были не лучше первого.
От того периода остались разве что несколько стихотворных переложений Псалмов Давида, да и то - со многими оговорками.

Первое серьезное Рождественское стихотворение я написал в 38 лет. И с тех пор пишу их может быть слишком часто, не только в день Рождества, но и в другие дни. В большинстве случаев стихи эти просто "выдыхаются". Эта легкость не смущает меня - "каждый пишет, как он дышит", в конце концов.

С этим первым серьезным стихотворением связана забавная история, которую я уже рассказывал. Но сейчас не могу найти в архиве ЖЖ. Поищу еще и - если не найду - напишу заново.

verses

***

Ой, на небе глаз хрустален, вписан в треугольник.
А что значит треугольник, знает каждый школьник.
Это Троица святая, звездочка святая!
Ходит дядька по деревне - рожа испитая.
У него в руке бутылка полу-пустая.
Вдоль протоптанной тропинки снег лежит, не тая.

Ходит ряженый в тулупе, мехом наружу.
Спи, Младенец мой прекрасный, твой сон - не нарушу.

Ходит ряженый в тулупе со звездой фанерной,
а за ним в короне - Ирод с усмешкою скверной.
А за ними пастушки и овечки скопом,
три царя, все на верблюдах, каждый - с телескопом.
Тут тебе и волк с медведем, тут - зайчик с лисою
тут тебе - еврей с козою, тут и смерть с косою.

Тут тебе и кавалеры, царские солдаты.
Тут и певчие с колядкой от хаты - до хаты.

Дома господарь-хозяин? Знаем, что он дома!
У него - гипертония, сахар, глаукома,
куда он из дома выйдет со своим протезом?
Коза грянется о землю, обернется бесом,
и кривой ущербный месяц встанет по-над лесом.

Ходит мальчик с шоколадкой, певчие с колядкой,
а на речке-Иордане лед блестящий, гладкий.

Спи, Младенец мой прекрасный, засыпай, мой сладкий!

Добрый вечер! Добрый вечер! Глаз Господень - вечен.
Жаль, что этот мир - не вечен, добрый, щедрый вечер!

(no subject)