verses

***

Дождь с утра, туман и ветер промозг-
лый, но вдоль переулка к киоску
идут господин Франкенстайн и его аномальный мозг
вдвоем добыть набитую дрянью советскую папироску.

Анатом собрал его из разнородных деталей бомжей,
которых каждое утро находят в подвалах десятки.
А в домах из стекла и бетона не счесть этажей,
а под карнизами сотого упорно гнездятся касатки.

Конечно погодка дрянь, и лето не задалось -
такое хреновое лето, как в анекдоте.
В аномальном мозгу Франкенстайна упакована злость,
и мысль увязает в нем как жаба в гнилом болоте.

Он помышляет о том, как в кино говорили о нем:
слабонервных просят покинуть зал! Сейчас картина другая,
хоть нервы у всех шалят. А впрочем - гори огнем ,
Франкенстайн прикуривает, ладонью спичку оберегая.

verses

***

Не уверен - не обгоняй, смиренно плетись в хвосте,
а лучше, как гусеница в свернутом свитком листе
превращайся в куколку, может быть что-нибудь
из тебя и вылупится, впрочем, не в этом суть.

Источник движенья незыблем. Так, неподвижный больной
заставляет других суетиться. Так, за недвижной стеной
по кругу движутся зэки. Прогулка. А в центре столбом
недвижный надсмотрщик с узким покатым лбом.

Мать говорила дочке: живи и давай жить другим.
Утром в радиоточке звучит государственный гимн.
Мотив остается прежним. Меняются только слова.
Космос умрет безбрежным. Лежат на траве дрова.

Топится Лиза. Топится баня. Дым из трубы.
Болеет микозом Ваня - во рту проросли грибы.
Боровики, лисички, в глубине - шампиньон.
У Машеньки две косички, но девочка хочет шиньон.

Мать говорила: Чадо! Живи и давать жить другим
Среди кухонного чада - грязным, страшным, нагим.
Но где взять этих других, что и как им давать,
и что с ними после делать - того не сказала мать.