verses

***
полувоенное время тянется как сплошной
слой облаков перекрывающий небосклон
где ты великий диктатор со своею набитой мошной
с дворцом где страусов больше чем античных колонн

вспоминаешь ли пруд с закорючками лебединых шей
чучела ястребов распятые на шестах
улыбки придворных барышень хоть веревки пришей
татуировки цветочки на интимных местах

вспоминаешь ли личной охраны звериный рык
вспоминаешь ли вид на столицу сверху когда
геликоптер носил тебя раскормленный бык
над днепром и на ярком солнце искрилась вода

это было хорошее время не стреляли почти нигде
все обманывали друг друга страна платила за всех
митрополит при посохе панагии и бороде
думал что воровство это простительный грех

и ты целовал его крест и руку вслед за крестом
дарил образа в серебряных ризах и венцах золотых
не вкушал человечины особо великим постом
и видел себя на облаке среди мучеников и святых

где ты властитель мечтаешь ли ты вернуть
былое благополучие и страну под пяту
ибо дорога в изгнание еще не последний путь
и уйти под крыло негодяя лучше чем под плиту

война твой наместник здесь присматривает она
чтобы дела шли плохо из рук как говорится вон
чтобы кровь не просыхала и вспоминала страна
прекрасное имя твое и твой воровской закон

verses

***
Преображенный стоял на вершине, излучая сиянье,
Он явил свою славу, насколько это возможно.
О если бы вечность длилось это стоянье,
все что было немощно, вознеслось бы свято и мощно.

И кто-то сказал - поставим здесь три палатки,
из высокогорных трав постелим благоуханное ложе,
потому что внизу, на земле такие порядки,
что вниз с вершины спускаться - выйдет себе дороже.

Там слухачи-стукачи с оттопыренным правым ухом,
там в раскаленных доспехах бесчинствуют оккупанты,
там для мертвых земля никогда не бывает пухом,
только и радости - в полночь на башне пробьют куранты.

Там разъяренные женщины теснятся у входа в лавку,
там мужчины теснятся в Храме, там дурь продают барыги,
мы с вами помним эту возню, эту людскую давку,
эти жирные пальцы, что листают священные книги!

Не спускайся к ним, оставайся стоять на вершине,
спокойно беседуй с Илией и Моисеем.
Ты, конечно решил умереть, как подобает мужчине,
но что пожнем мы завтра, если смерть сегодня посеем?

Но меркнет сияние и пророки исчезли куда-то,
и Учитель стоит печален, и небо темно и безбрежно.
Но в сумерках ярче горит багровый отсвет заката.
Грядущее, как и прошлое - нелепо и неизбежно.