verses
***
Музыкальная пауза хороша уже тем,
что остается музыкой. Останавливаются смычки.
Сияют беззвучные трубы. Оркестр замирает, нем.
В партере прокашливаются разряженные старички.
В карманах – футляры, внутри – роговые очки.
На дряблых шеях старух – красный и желтый янтарь.
Блеклые радужки, сузившиеся зрачки.
Все происходит, как было встарь.
За стенами филармонии – одна из холодных зим.
Утрамбованный снег сверху присыпан золой.
Едут авто трех видов – «Москвич», «Победа» и «Зим»,
Песик жмется к стене, скорее голодный, чем злой.
Раскатанный лед времен, по которому мы скользим.
Машет с плаката рукой комбайнер удалой.
А на сцене людей поболее, чем в зрительном зале, в рядах
кресел, обитых бархатом, на фоне задника – хор.
Медные духовые, литавры, короткий взмах
руки дирижера, и снова, во весь опор,
нарастая, бегом к финалу, соль мажор, до мажор,
старички и старушки с программками в слабых руках.
Сорок лет, как кончилась музыка, а слышится до сих пор.
Музыкальная пауза хороша уже тем,
что остается музыкой. Останавливаются смычки.
Сияют беззвучные трубы. Оркестр замирает, нем.
В партере прокашливаются разряженные старички.
В карманах – футляры, внутри – роговые очки.
На дряблых шеях старух – красный и желтый янтарь.
Блеклые радужки, сузившиеся зрачки.
Все происходит, как было встарь.
За стенами филармонии – одна из холодных зим.
Утрамбованный снег сверху присыпан золой.
Едут авто трех видов – «Москвич», «Победа» и «Зим»,
Песик жмется к стене, скорее голодный, чем злой.
Раскатанный лед времен, по которому мы скользим.
Машет с плаката рукой комбайнер удалой.
А на сцене людей поболее, чем в зрительном зале, в рядах
кресел, обитых бархатом, на фоне задника – хор.
Медные духовые, литавры, короткий взмах
руки дирижера, и снова, во весь опор,
нарастая, бегом к финалу, соль мажор, до мажор,
старички и старушки с программками в слабых руках.
Сорок лет, как кончилась музыка, а слышится до сих пор.
