Entry tags:
(no subject)
Двор-2
То-то и плохо, что, выходя на крыльцо
видишь беленый, почти деревенский
домик с кирпичной трубой
и зеленой калиткой, лепящийся у глухой стены
трехэтажного дома. Застегивая пальтецо,
следишь за старой лозой, возносящейся над тобой,
с темными гроздьями, ржавыми листьями. Сочтены
годы этой идиллии. Трещины — сверху вниз,
в них весною гнездятся ласточки. На карниз
осторожно ступает кошка. Воробей — конечная цель.
Трещины на всю стену. В каждую щель
улетает тепло наших тел куда-то туда,
где нет ни чувства вины, ни чувства стыда.
Не имеет смысла одежда. Там — абсолютный нуль.
На ограде эдемского сада — выбоины от пуль.
Как будто там уже состоялся последний суд
и привели в исполнение приговор.
Скоро нас всех отселят. Скоро все это снесут.
Но пока здесь обычный одесский двор.
Белье под дождиком мокнет. Соседи смеются, галдят.
Подглядывают в окна, но в глаза не глядят.
Выбалтывают секреты. Оставляют детей одних.
Выносят два табурета, чтобы гроб поставить на них.
Поневоле взгляд сквозь ресницы спотыкается о небосвод,
естественную границу верхних и нижних вод,
где теснится столько мечтаний отчаявшихся людей,
что места нет для метаний скорбной мысли твоей.
То-то и плохо, что, выходя на крыльцо
видишь беленый, почти деревенский
домик с кирпичной трубой
и зеленой калиткой, лепящийся у глухой стены
трехэтажного дома. Застегивая пальтецо,
следишь за старой лозой, возносящейся над тобой,
с темными гроздьями, ржавыми листьями. Сочтены
годы этой идиллии. Трещины — сверху вниз,
в них весною гнездятся ласточки. На карниз
осторожно ступает кошка. Воробей — конечная цель.
Трещины на всю стену. В каждую щель
улетает тепло наших тел куда-то туда,
где нет ни чувства вины, ни чувства стыда.
Не имеет смысла одежда. Там — абсолютный нуль.
На ограде эдемского сада — выбоины от пуль.
Как будто там уже состоялся последний суд
и привели в исполнение приговор.
Скоро нас всех отселят. Скоро все это снесут.
Но пока здесь обычный одесский двор.
Белье под дождиком мокнет. Соседи смеются, галдят.
Подглядывают в окна, но в глаза не глядят.
Выбалтывают секреты. Оставляют детей одних.
Выносят два табурета, чтобы гроб поставить на них.
Поневоле взгляд сквозь ресницы спотыкается о небосвод,
естественную границу верхних и нижних вод,
где теснится столько мечтаний отчаявшихся людей,
что места нет для метаний скорбной мысли твоей.
