М. не узнал бы местности....

*
Вот милая картинка: мы с М. сидим в ординаторской реанимационного отделения. На нас больничные пижамы, причем обе не по размеру: моя коротка, а у М. пижама тесна. Поверх пижам на нас белые халаты, у М. шикарный, шелковый, у меня чуть похуже, как и полагается. У меня инициалы вышиты красным, у М. – зеленым. Больничный фольклор связывает цвет вышивки на кармане с достоинством купюры, которую в этот карман следует класть. У меня - червонец, у М. – полтинник. Наши костюмы сушатся на батарее. На Одессу с утра обрушился ливень. Улица Фрунзе превратилась в канал имени Фрунзе. Как мы добрались до места работы – ума не приложу. Меня чудом подхватила психиатрическая карета (заметим, фельдшерская) и доставила по назначению.

*
Бутылка коньяка, припасенная для субботника (слава труду!) открыта и пуста наполовину. Но спиртное не спасает, через пару дней мы оба заболеем. В данный момент нам хорошо.

*
Господи, с каким упорством советские люди добирались на работу!
В то утро – по колено в воде. Двумя месяцами ранее вереница рабов тянулась вдоль дороги Котовского по направлению к городу, утопая в снегу: никакой транспорт не ходил…

Да, писал же секс-символ украинской поэзии: «Сэло нэначэ погорило, нэначэ люды подурилы: ними на панщыну идуть и диточок своих вэдуть».

*
Мы с М. оглядываем друг друга. Теперь мы на равных с пациентами. Я говорю, что мы и есть пациенты-хроники, которые провели в психушке долгие годы. Правда, на режиме полустационара: на ночь нас отпускают домой. Лечебный отпуск целых сорок восемь дней. А наша зарплата – это пенсия по инвалидности (первая группа, нуждаемся в постороннем, желательно, женском уходе). На зарплату жалкие госгроши явно не тянут.

М. вынимает из мокрых брюк металлический рубль и протягивает его мне. Это старый больничный обычай – шутка должна быть вознаграждена. Что-то вроде доллара от ребе Менахема-Мендла Шнеерсона.

*
Неписанный закон требует возвратить рубль тому, кто его дает. И М. блестяще отрабатывает монету с профилем Ильича, пересказав мне шутку своего предшественника, тоже М., но с еврейским окончанием фамилии. Этот профессор говаривал, что существуют только три психических болезни: мышигас-раз, мышигас-двас и мышигас-трис. Для тех, кто не владеет идиш: мышигас это сумасшествие, безумие. А штикл мышигинер! – кусок сумасшедшего. Почти как в Гамлете: - Горацио? – Кусок его.

Мышигас-раз – это когда ты жалуешься на здоровье, а родственники и врачи говорят, что ты здоров.

Мышигас-двас, это когда ты ни на что не жалуешься, а родственники ведут тебя к психиатру. Но психиатр не кладет тебя в больницу.

Мышигас-трис, это когда ты считаешь, что все вокруг сошли с ума, но в психушку кладут почему-то именно тебя.

М. не узнал бы местности....

*
Вот милая картинка: мы с М. сидим в ординаторской реанимационного отделения. На нас больничные пижамы, причем обе не по размеру: моя коротка, а у М. пижама тесна. Поверх пижам на нас белые халаты, у М. шикарный, шелковый, у меня чуть похуже, как и полагается. У меня инициалы вышиты красным, у М. – зеленым. Больничный фольклор связывает цвет вышивки на кармане с достоинством купюры, которую в этот карман следует класть. У меня - червонец, у М. – полтинник. Наши костюмы сушатся на батарее. На Одессу с утра обрушился ливень. Улица Фрунзе превратилась в канал имени Фрунзе. Как мы добрались до места работы – ума не приложу. Меня чудом подхватила психиатрическая карета (заметим, фельдшерская) и доставила по назначению.

*
Бутылка коньяка, припасенная для субботника (слава труду!) открыта и пуста наполовину. Но спиртное не спасает, через пару дней мы оба заболеем. В данный момент нам хорошо.

*
Господи, с каким упорством советские люди добирались на работу!
В то утро – по колено в воде. Двумя месяцами ранее вереница рабов тянулась вдоль дороги Котовского по направлению к городу, утопая в снегу: никакой транспорт не ходил…

Да, писал же секс-символ украинской поэзии: «Сэло нэначэ погорило, нэначэ люды подурилы: ними на панщыну идуть и диточок своих вэдуть».

*
Мы с М. оглядываем друг друга. Теперь мы на равных с пациентами. Я говорю, что мы и есть пациенты-хроники, которые провели в психушке долгие годы. Правда, на режиме полустационара: на ночь нас отпускают домой. Лечебный отпуск целых сорок восемь дней. А наша зарплата – это пенсия по инвалидности (первая группа, нуждаемся в постороннем, желательно, женском уходе). На зарплату жалкие госгроши явно не тянут.

М. вынимает из мокрых брюк металлический рубль и протягивает его мне. Это старый больничный обычай – шутка должна быть вознаграждена. Что-то вроде доллара от ребе Менахема-Мендла Шнеерсона.

*
Неписанный закон требует возвратить рубль тому, кто его дает. И М. блестяще отрабатывает монету с профилем Ильича, пересказав мне шутку своего предшественника, тоже М., но с еврейским окончанием фамилии. Этот профессор говаривал, что существуют только три психических болезни: мышигас-раз, мышигас-двас и мышигас-трис. Для тех, кто не владеет идиш: мышигас это сумасшествие, безумие. А штикл мышигинер! – кусок сумасшедшего. Почти как в Гамлете: - Горацио? – Кусок его.

Мышигас-раз – это когда ты жалуешься на здоровье, а родственники и врачи говорят, что ты здоров.

Мышигас-двас, это когда ты ни на что не жалуешься, а родственники ведут тебя к психиатру. Но психиатр не кладет тебя в больницу.

Мышигас-трис, это когда ты считаешь, что все вокруг сошли с ума, но в психушку кладут почему-то именно тебя.