verses

***
Если что-то длится долго, кажется, это будет всегда.
но время уходит, как между пальцев вода,
когда наклоняешься над рукомойником, чтобы лицо омыть,
но ладони сухи, рукомойник пуст, разорвана нить.
Эмалированный зеленый рукомойник прибит к столбу.
Под ним алюминиевый таз, поставленный на табурет.
Мне семь лет. Возможно - семь пядей во лбу.
Нет, мне скоро семьдесят, а влаги ни капли нет.
Мне скоро семьдесят, и грязь не отмыть с лица.
И скорбь не отмыть с души, и с жизни грехи не смыть.
За океаном вся в цветах могила отца.
Ладони сухи, рукомойник пуст, разорвана нить.

заметки

Что рассказывал папа о войне? Очень мало, и то - только в последние годы.
Я уже писал, что он был ранен дважды. В одну и ту же ногу. Собственно, атрофированные мышцы голени и рубцы после остеомиелита, осложнившего рану говорили сами за себя. С этими ранениями и связана инвалидность папы. Она была во многом формальной. Нога болела, иногда открывались остеомиелитные свищи, но папа инвалидом себя никогда не чувствовал...
А вот то, что первый раз папу ранил свой, а во второй раз - немец я узнал недавно. Я думал, что обе раны отца на совести гитлеровцев. Относительно недавно папа рассказал, что первый раз его ранили в учебке. Папа стрелял по мишени (как и все), по окончании стрельбы он пошел к мишени посмотреть результаты. А какой-то идиот продолжал стрелять, несмотря на команду, и вместо мишени попал в папу. Поскольку стрельбы велись из положения лежа, рана была в ногу.... Она была легкой и папа вскоре попал на передовую. Второе ранение - в бою, папа укрылся за камнем и отстреливался, а его нога была видна и снайпер этим воспользовался. Тут о возвращении в строй речи уже не было. Пуля была разрывной, кости голени были раздроблены, речь шла об ампутации, но ногу удалось сохранить благодаря мастерству хирургов. Папа лечился в госпитале в Новосибирске. Там же работала в эвакуации моя бабушка Рая....
Папа скептически относился к лозунгу "за Родину, за Сталина!" и считал его пропагандистским штампом. В его полку, поднимаясь в атаку, так никто не кричал. Кричали "Ура!".
Хотя это был уже сорок третий год, далеко не у всех было оружие. Однажды папа шел в атаку, волоча за собой пулемет Дегтярева.... Именно, волоча. Почему-то он шел вперед не стреляя! Рядом с ним бежал безоружный сержант. Он сказал отцу: дай пулемет, я хоть постреляю. Папа отдал оружие... Через пять минут сержант был убит.
Однажды старшина жестоко выбранил папу за то, что тот не постелил себе сена на привале. Папа сказал - но ведь привал на два часа! Старшина ответил - "и на двадцать минут нужно устроиться по-человечески". Вот это высказывание (причины понятны!) я часто слышал от папы в детстве. Это главное назидание военного времени для меня.
Папа говорил, что на фронте кормили очень плохо. Голод был таким же спутником солдата, как и страх. Иногда голод был сильнее. "Наркомовские сто грамм" считал наполовину легендой. По крайней мере ему стопочка не доставалась ни разу.
Потеря котелка была катастрофой. А папа свой котелок потерял в каком-то бою. Баланду или кашу наливали в котелок, а в ладони не получалось. В следующим бою папа взял каску убитого немца, которая служила ему котелком какое-то время. Позднее папе достался котелок убитого друга. Об этом котелке он написал одно из своих фронтовых стихотворений. Эта история напоминала мне ужасающие строки Иона Дегена о снятых с умирающего валенках. Кстати, с Ионой (Яней) Дегеном папа дружил.

Я продолжу

заметки

Когда мама скончалась, через два часа приехали люди из похоронного дома, маму завернули в саван и накрыли черным бархатным покрывалом со звездой Давида, положили на каталку и увезли. Я провожал маму до машины...Невозможно передать те чувства, которые я испытывал в эти минуты. Навстречу шла соседка. Она отшатнулась от каталки с ужасом и отвращением на лице.

Люди никогда не поймут друг друга - подумал я - никогда

заметки

Я вспомнил строки вполне верующего человека, философа Григория Сковороды:

«Правду Августин певал: ада нет и не бывал,
Воля - ад, твоя проклята,
Воля наша - печь нам ада.
Убей ту волю, друг, ни ада нет, ни мук».

То есть существует такая философская, религиозная концепция, что ад – это следствие как раз нашей свободы, которую нам дарят. Если мы полностью отдадимся на волю Божию, то и ада никого не будет. Я иногда шучу, что достаточно нас запереть навечно в одной комнате с человеком, который нас очень не любит, и никакие черти нам не нужны: вечные муки, в том числе и нравственные, нам обеспечены. Это один вопрос.

Второй вопрос весьма и весьма принципиален. Вот дихотомия – наука и религия – это дихотомия XIX века, с которой мы идем. По-моему, Исаак Ньютон говорил, что только малое знание уводит человека от Бога, а большое возвращает его к нему. И я это особенно хорошо понимаю, когда мне пытаются объяснять теорию струн и другую теорию, касающуюся элементарных частиц и роста Вселенной.

Да, о религии говорят, что она догматична, основана на догматах, не имеет никаких доказательств. Но мы же в школе учим геометрию, а геометрия начинается с точки, прямой и плоскости, неопределимых понятий; мы не можем объяснить, что это такое. Затем идут аксиомы, то есть то, что мы можем определить, но не доказать. И лишь затем наш разум на уровне теорем вступает в силу, и где-то там, на высотах, он опять оказывается бессильным. Это понимал еще великий Аристотель, говоривший, что всякий, кто изучает истину, может приблизиться к ней, но не может объять ее целиком. Конечно, наши возможности ограничены.

Наука и религия объясняют мир по-разному, с разных сторон, тем не менее, наука никогда не опишет некоторых вещей, связанных с религиозным сознанием. Разве что только психология, которая тоже будет использовать метафоры и сравнения, а всякое сравнение, как говорится, хромает.