![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
***
Дом был полон детишек и стариков.
Спали в одной комнате – рядом с печью и на печи.
Широкие лавки вдоль стен. Свеча на окне. Таков
был быт этого времени. В глубокой ночи
то один, то другой просыпался. Торопливые звуки шагов –
на крыльцо. Скрипела дверь. С хрустом струя мочи
ударяла в снег. При свете сальной свечи
было видно как тень в белой рубахе до пят,
задевая ногой то миску, то башмаки
ложится, зевая. И снова кто-нибудь из ребят
поднимался. Ближе к рассвету просыпаются старики.
Надсадный кашель, шепот молитвы, опять- таки скрип двери,
дела на крыльце, не ступать же по снегу босым старикам,
тем более, что остается от силы час до зари.
Ложиться бессмысленно. Есть чем заняться рукам.
Подоить козу, принести из сарая дрова,
разжечь огонь в печи, ладони погреть.
Бабушка Рива стонала и бормотала слова
вроде – ах, оставьте меня, дайте мне умереть.
А кто ей мешал? Скажите, кто? Сама цеплялась за жизнь.
Когда ела – прямо тряслась. Пила горячее молоко.
Говорила внучке: а ну, проклятая, покажись,
дай, нагляжусь, скоро я уйду далеко.
В холодном поле злой казак закопает меня,
Малахэл Мувес душу мою унесет, как вор.
Между тем уже было совсем светло, и при свете дня
оживал понемногу огромный неряшливый двор.
Дом был полон детишек и стариков.
Спали в одной комнате – рядом с печью и на печи.
Широкие лавки вдоль стен. Свеча на окне. Таков
был быт этого времени. В глубокой ночи
то один, то другой просыпался. Торопливые звуки шагов –
на крыльцо. Скрипела дверь. С хрустом струя мочи
ударяла в снег. При свете сальной свечи
было видно как тень в белой рубахе до пят,
задевая ногой то миску, то башмаки
ложится, зевая. И снова кто-нибудь из ребят
поднимался. Ближе к рассвету просыпаются старики.
Надсадный кашель, шепот молитвы, опять- таки скрип двери,
дела на крыльце, не ступать же по снегу босым старикам,
тем более, что остается от силы час до зари.
Ложиться бессмысленно. Есть чем заняться рукам.
Подоить козу, принести из сарая дрова,
разжечь огонь в печи, ладони погреть.
Бабушка Рива стонала и бормотала слова
вроде – ах, оставьте меня, дайте мне умереть.
А кто ей мешал? Скажите, кто? Сама цеплялась за жизнь.
Когда ела – прямо тряслась. Пила горячее молоко.
Говорила внучке: а ну, проклятая, покажись,
дай, нагляжусь, скоро я уйду далеко.
В холодном поле злой казак закопает меня,
Малахэл Мувес душу мою унесет, как вор.
Между тем уже было совсем светло, и при свете дня
оживал понемногу огромный неряшливый двор.