* * *
Что было предначертано вчерне,
останется простым чужим наброском
на плотной, серой, чуть коричневатой
оберточной бумаге. Жизнь в черте
постылости, в предместье злом, неброском,
протертом наспех облачною ватой
из угловой аптеки. Продавщица
нас поражала жаром и объемом.
Над улицей звенели голоса
с акцентом и задором. С каждым домом,
вернее с каждым годом, полоса
невзгод все ширится. Занятная вещица.
Жизнь первая, как говорится, комом.
Душа моя, душа, восстань, что спишь?
Что разлеглась на лавке под балконом,
прикрыв лицо газетой? Хошь пивка?
Дождешься иль окурка, иль плевка.
Прощай, старушка. Кланяйся знакомым.
Что было предначертано вчерне,
останется простым чужим наброском
на плотной, серой, чуть коричневатой
оберточной бумаге. Жизнь в черте
постылости, в предместье злом, неброском,
протертом наспех облачною ватой
из угловой аптеки. Продавщица
нас поражала жаром и объемом.
Над улицей звенели голоса
с акцентом и задором. С каждым домом,
вернее с каждым годом, полоса
невзгод все ширится. Занятная вещица.
Жизнь первая, как говорится, комом.
Душа моя, душа, восстань, что спишь?
Что разлеглась на лавке под балконом,
прикрыв лицо газетой? Хошь пивка?
Дождешься иль окурка, иль плевка.
Прощай, старушка. Кланяйся знакомым.