verses

***

Отец был настоящий мужчина:
таскал мать за волосы,
вставлял под ребра.

Когда он приходил домой
дочери уписивались от страха.

В девяностые он поднялся.
Его имя гремело в городе.

Развозя девиц среди ночи,
шоферы такси любили спрашивать: "Падла!
ты за кого, за Кацапа или за чурок?"

Если водитель был не кавказец,
нужно было отвечать: "За Кацапа!"

Позже всех его дружков завалили.
В живых он остался один,
как пелось в песне "Орленок".

Лет семь промаялся в Лондоне.
Потом вернулся в Россию.

Дочери вышли замуж
за каких-то молокососов:
ни разу к девкам не приложили руку,
а надо бы их учить, разве можно иначе?

Он часами гоняет шары, загоняет в лузу.
Сам с собою играет. К нему никто не приходит,
а если приходит, то не подходит.

Однажды с тоски зашел к младшей дочери в спальню.
Зять был в отъезде. Внука нянчила бабка.
Дочь проснулась, затряслась и обмочилась.
А уже здоровая телка. Могла бы быть посмелее.

Склонясь над зеленым столом, готовясь к удару,
он говорил себе - ну, получается, значит
Кацап не кончился, значит - не кончился, значит
умеет себя поставить - и улыбался.

verses

***

Отец был настоящий мужчина:
таскал мать за волосы,
вставлял под ребра.

Когда он приходил домой
дочери уписивались от страха.

В девяностые он поднялся.
Его имя гремело в городе.

Развозя девиц среди ночи,
шоферы такси любили спрашивать: "Падла!
ты за кого, за Кацапа или за чурок?"

Если водитель был не кавказец,
нужно было отвечать: "За Кацапа!"

Позже всех его дружков завалили.
В живых он остался один,
как пелось в песне "Орленок".

Лет семь промаялся в Лондоне.
Потом вернулся в Россию.

Дочери вышли замуж
за каких-то молокососов:
ни разу к девкам не приложили руку,
а надо бы их учить, разве можно иначе?

Он часами гоняет шары, загоняет в лузу.
Сам с собою играет. К нему никто не приходит,
а если приходит, то не подходит.

Однажды с тоски зашел к младшей дочери в спальню.
Зять был в отъезде. Внука нянчила бабка.
Дочь проснулась, затряслась и обмочилась.
А уже здоровая телка. Могла бы быть посмелее.

Склонясь над зеленым столом, готовясь к удару,
он говорил себе - ну, получается, значит
Кацап не кончился, значит - не кончился, значит
умеет себя поставить - и улыбался.