verses

***

Месяцами не видели солнца: то облака, то смог,
то серный туман. Жизнь, что окурок под каблуком,
погасла, расплющена. Ближе к вечеру как-то смог
продышаться, сложив платок уголком,
осмотрелся, вытер накипь белую с губ,
развернул газету под фонарем, вот, почитай:
пишут, ходит по городу вурдалак-душегуб,
в медном чайничке варит кровавый чай.
В серебрянном подстаканнике тонкий стакан звенит,
ломтик лимона - желтый на красном, каменный рафинад.
Месяцами не видели солнца, мгла поднялась в зенит,
скрипит костяная нога, близок финал.
Гремит трамвай, звенит рояль из окна бельэтажа,
ищи-свищи погибель, как в "холодно-горячо".
Стоит под фонарем чахоточник, в руке газетку держа,
вурдалак-душегуб, присвистывая, заглядывает через плечо.

verses

***

Месяцами не видели солнца: то облака, то смог,
то серный туман. Жизнь, что окурок под каблуком,
погасла, расплющена. Ближе к вечеру как-то смог
продышаться, сложив платок уголком,
осмотрелся, вытер накипь белую с губ,
развернул газету под фонарем, вот, почитай:
пишут, ходит по городу вурдалак-душегуб,
в медном чайничке варит кровавый чай.
В серебрянном подстаканнике тонкий стакан звенит,
ломтик лимона - желтый на красном, каменный рафинад.
Месяцами не видели солнца, мгла поднялась в зенит,
скрипит костяная нога, близок финал.
Гремит трамвай, звенит рояль из окна бельэтажа,
ищи-свищи погибель, как в "холодно-горячо".
Стоит под фонарем чахоточник, в руке газетку держа,
вурдалак-душегуб, присвистывая, заглядывает через плечо.