Sep. 17th, 2008
***
Если и вправду смотрит сверху - что видит? Извилистые берега
с желтой кромкой, сине-зеленую воду и в ней вкрапления островков.
Там, где теряешь друга, обычно находишь врага.
Там где теряешь Бога, сам исчезаешь - и был таков во веки веков.
Если и вправду приснятся сны, то воды будут светлеть в желтизну
на отмели, и уходить в темную зелень, на глубину, от низкоослых гор
тени лягут к востоку, постепенно вытягивась во всю длину,
если и вправду смотрит сверху - то смотрит долго, в упор.
Воды, возвеселитесь, радуйтесь, многочисленные острова,
радуйся, боль, задыхание, "роковое в груди колотье",
В Адама вставили речь, как пружинку, - и он говорит имена, слова,
а вослед именам, словам, глядишь, и мир войдет в бытие.
Если и вправду смотрит сверху - что видит? Извилистые берега
с желтой кромкой, сине-зеленую воду и в ней вкрапления островков.
Там, где теряешь друга, обычно находишь врага.
Там где теряешь Бога, сам исчезаешь - и был таков во веки веков.
Если и вправду приснятся сны, то воды будут светлеть в желтизну
на отмели, и уходить в темную зелень, на глубину, от низкоослых гор
тени лягут к востоку, постепенно вытягивась во всю длину,
если и вправду смотрит сверху - то смотрит долго, в упор.
Воды, возвеселитесь, радуйтесь, многочисленные острова,
радуйся, боль, задыхание, "роковое в груди колотье",
В Адама вставили речь, как пружинку, - и он говорит имена, слова,
а вослед именам, словам, глядишь, и мир войдет в бытие.
***
Если и вправду смотрит сверху - что видит? Извилистые берега
с желтой кромкой, сине-зеленую воду и в ней вкрапления островков.
Там, где теряешь друга, обычно находишь врага.
Там где теряешь Бога, сам исчезаешь - и был таков во веки веков.
Если и вправду приснятся сны, то воды будут светлеть в желтизну
на отмели, и уходить в темную зелень, на глубину, от низкоослых гор
тени лягут к востоку, постепенно вытягивась во всю длину,
если и вправду смотрит сверху - то смотрит долго, в упор.
Воды, возвеселитесь, радуйтесь, многочисленные острова,
радуйся, боль, задыхание, "роковое в груди колотье",
В Адама вставили речь, как пружинку, - и он говорит имена, слова,
а вослед именам, словам, глядишь, и мир войдет в бытие.
Если и вправду смотрит сверху - что видит? Извилистые берега
с желтой кромкой, сине-зеленую воду и в ней вкрапления островков.
Там, где теряешь друга, обычно находишь врага.
Там где теряешь Бога, сам исчезаешь - и был таков во веки веков.
Если и вправду приснятся сны, то воды будут светлеть в желтизну
на отмели, и уходить в темную зелень, на глубину, от низкоослых гор
тени лягут к востоку, постепенно вытягивась во всю длину,
если и вправду смотрит сверху - то смотрит долго, в упор.
Воды, возвеселитесь, радуйтесь, многочисленные острова,
радуйся, боль, задыхание, "роковое в груди колотье",
В Адама вставили речь, как пружинку, - и он говорит имена, слова,
а вослед именам, словам, глядишь, и мир войдет в бытие.
проводы, проводы...
Sep. 17th, 2008 02:58 pmВечер во Всемирном клубе одесситов, читал Ефим Ярошевский ака
jimtonik . Через три дня он отбывает в Германию. Фима читает хорошо, весело. А получается - грустно. За Фиму скорее рад, за Одессу...
Ах, жемчужина у моря!
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
Ах, жемчужина у моря!
проводы, проводы...
Sep. 17th, 2008 02:58 pmВечер во Всемирном клубе одесситов, читал Ефим Ярошевский ака
jimtonik . Через три дня он отбывает в Германию. Фима читает хорошо, весело. А получается - грустно. За Фиму скорее рад, за Одессу...
Ах, жемчужина у моря!
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
Ах, жемчужина у моря!
***
Комья земли,
листья травы,
горы вдали.
Рыжие львы
подле ягнят
в травке лежат.
Дядя Игнат
скопит деньжат,
в рай невесом
купит билет,
тянется сон
тысячу лет.
Тянется сон,
тянется стон.
Клетки стоят,
в каждой – душа,
вот ангелят
ведут не спеша
в парном строю.
Бирки висят.
В Божьем раю
ад-зоосад.
Сквозь прутья, в горсти
суют шоколад.
Игнат, не грусти,
все пойдет на лад.
Все пойдет на лад,
все будет путём.
Съешь шоколад,
поиграй с дитём.
Комья земли,
листья травы,
горы вдали.
Рыжие львы
подле ягнят
в травке лежат.
Дядя Игнат
скопит деньжат,
в рай невесом
купит билет,
тянется сон
тысячу лет.
Тянется сон,
тянется стон.
Клетки стоят,
в каждой – душа,
вот ангелят
ведут не спеша
в парном строю.
Бирки висят.
В Божьем раю
ад-зоосад.
Сквозь прутья, в горсти
суют шоколад.
Игнат, не грусти,
все пойдет на лад.
Все пойдет на лад,
все будет путём.
Съешь шоколад,
поиграй с дитём.
***
Комья земли,
листья травы,
горы вдали.
Рыжие львы
подле ягнят
в травке лежат.
Дядя Игнат
скопит деньжат,
в рай невесом
купит билет,
тянется сон
тысячу лет.
Тянется сон,
тянется стон.
Клетки стоят,
в каждой – душа,
вот ангелят
ведут не спеша
в парном строю.
Бирки висят.
В Божьем раю
ад-зоосад.
Сквозь прутья, в горсти
суют шоколад.
Игнат, не грусти,
все пойдет на лад.
Все пойдет на лад,
все будет путём.
Съешь шоколад,
поиграй с дитём.
Комья земли,
листья травы,
горы вдали.
Рыжие львы
подле ягнят
в травке лежат.
Дядя Игнат
скопит деньжат,
в рай невесом
купит билет,
тянется сон
тысячу лет.
Тянется сон,
тянется стон.
Клетки стоят,
в каждой – душа,
вот ангелят
ведут не спеша
в парном строю.
Бирки висят.
В Божьем раю
ад-зоосад.
Сквозь прутья, в горсти
суют шоколад.
Игнат, не грусти,
все пойдет на лад.
Все пойдет на лад,
все будет путём.
Съешь шоколад,
поиграй с дитём.
***
Вода возвращается вверх по руслу к истокам.
Вслед за ней с пением рыбы идут на хвостах по сухому дну,
раки высвистывают: Боже, не будь жестоким!
Иван говорит: налей-ка еще одну.
И ему наливают в мутный стакан граненый,
на газетке селедочку режут и репчатый лук,
вольному воля, сидит в раю за столом спасенный,
ни смерти ему второй, ни вечных мук.
Только струганый стол, да газетка позапрошлого века,
расчлененная рыбка, да лука лиловые кольца, да
деревянный костыль - в прошлой жизни он был калека,
инвалид войны, ветеран труда,
кто-то там еще, но всего не упомнишь, а список
прикноплен к обоям под бумажной иконкой в углу.
На блюдечке у самовара - горстка тягучих ирисок.
Вот и внук покойный явился и садится к столу.
Вода возвращается вверх по руслу к истокам.
Вслед за ней с пением рыбы идут на хвостах по сухому дну,
раки высвистывают: Боже, не будь жестоким!
Иван говорит: налей-ка еще одну.
И ему наливают в мутный стакан граненый,
на газетке селедочку режут и репчатый лук,
вольному воля, сидит в раю за столом спасенный,
ни смерти ему второй, ни вечных мук.
Только струганый стол, да газетка позапрошлого века,
расчлененная рыбка, да лука лиловые кольца, да
деревянный костыль - в прошлой жизни он был калека,
инвалид войны, ветеран труда,
кто-то там еще, но всего не упомнишь, а список
прикноплен к обоям под бумажной иконкой в углу.
На блюдечке у самовара - горстка тягучих ирисок.
Вот и внук покойный явился и садится к столу.
***
Вода возвращается вверх по руслу к истокам.
Вслед за ней с пением рыбы идут на хвостах по сухому дну,
раки высвистывают: Боже, не будь жестоким!
Иван говорит: налей-ка еще одну.
И ему наливают в мутный стакан граненый,
на газетке селедочку режут и репчатый лук,
вольному воля, сидит в раю за столом спасенный,
ни смерти ему второй, ни вечных мук.
Только струганый стол, да газетка позапрошлого века,
расчлененная рыбка, да лука лиловые кольца, да
деревянный костыль - в прошлой жизни он был калека,
инвалид войны, ветеран труда,
кто-то там еще, но всего не упомнишь, а список
прикноплен к обоям под бумажной иконкой в углу.
На блюдечке у самовара - горстка тягучих ирисок.
Вот и внук покойный явился и садится к столу.
Вода возвращается вверх по руслу к истокам.
Вслед за ней с пением рыбы идут на хвостах по сухому дну,
раки высвистывают: Боже, не будь жестоким!
Иван говорит: налей-ка еще одну.
И ему наливают в мутный стакан граненый,
на газетке селедочку режут и репчатый лук,
вольному воля, сидит в раю за столом спасенный,
ни смерти ему второй, ни вечных мук.
Только струганый стол, да газетка позапрошлого века,
расчлененная рыбка, да лука лиловые кольца, да
деревянный костыль - в прошлой жизни он был калека,
инвалид войны, ветеран труда,
кто-то там еще, но всего не упомнишь, а список
прикноплен к обоям под бумажной иконкой в углу.
На блюдечке у самовара - горстка тягучих ирисок.
Вот и внук покойный явился и садится к столу.