***
Ну и улыбка! Старческий рот,
подбородок выдвинутый вперед,
посмотришь - и страх берет.
Всех схоронила. Теперь она
на хозяйстве одна.
А хозяйство у ней - пятьдесят городов
и жизни в ней триста годов.
И реки текут и на речках ГЭС
и прошлое темный лес.
Теперь самой тропинку топтать,
к себе самой пробираться, как тать,
над собою псалтирь читать.
А зубов-то и нет, остались пеньки,
прошли золоты деньки.
Не укусишь корку, только мякиш
размочить в крови и поешь, глядишь.
Хорошо у ней, гладь да тишь.
Ну и улыбка! Старческий рот,
подбородок выдвинутый вперед,
посмотришь - и страх берет.
Всех схоронила. Теперь она
на хозяйстве одна.
А хозяйство у ней - пятьдесят городов
и жизни в ней триста годов.
И реки текут и на речках ГЭС
и прошлое темный лес.
Теперь самой тропинку топтать,
к себе самой пробираться, как тать,
над собою псалтирь читать.
А зубов-то и нет, остались пеньки,
прошли золоты деньки.
Не укусишь корку, только мякиш
размочить в крови и поешь, глядишь.
Хорошо у ней, гладь да тишь.