![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
больной вопрос -5
Aug. 9th, 2009 07:40 pm*
Вот реальный эпизод, имеющий отношение к «поэзии возвращения». Речь идет о семидесятых годах прошлого века. Молодой одессит, диссидент с вполне определенной фамилией - Авербух, написал стихотворение о России в духе Ирины Ратушинской – «Ненавистная моя Родина». Александр Авербух был смелым и прямым человеком. Он решил распространять эти стихи не анонимно, а с полной подписью и даже с указанием домашнего адреса. Напечатав стих на пишущей машинке, он перечитал его – и остановился.
Не то, чтобы стихи разонравились ему. Нет, он по-прежнему был готов подписаться под каждым словом. Но вот подпись…
Нет, ни своей фамилии, ни национальности Александр (ныне Исайя) не стыдился. Но он вдруг понял, что содержание стихотворения и подпись плохо стыкуются. Он понял, что у человека, пишущего подобные стихи о России фамилия должна быть другая.
В дальнейшем убеждения моего героя приняли совершенно иной характер, его уже не интересовали российские дела, все его мысли были устремлены к Земле Обетованной. Где он и живет – вот уже несколько десятилетий. Не знаю, пишет ли он стихи. По-моему – нет.
Но те поэты, евреи по национальности, которые продолжали жить в России, писать на русском языке, оставаясь в привычном русле общедемократических, либеральных и христианских убеждений, и в то же время, остро осознавали свою национальную принадлежность, как бы остановились на полпути, тем самым оказавшись между двух огней. Приведем в пример «выкреста» Александра Галича, певшего:
Наш поезд уходит в Освенцим
Сегодня и ежедневно.
Повторюсь – память о Катастрофе и о жертвах сталинского террора, не давала этим людям окончательно забыть о своем происхождении, отождествить себя с агрессором, как говорят психологи. Любовь к русской культуре, сложившиеся либерально-христианские или просто либеральные убеждения не давали им примкнуть к сионистскому движению или вернуться к вере отцов (точнее – прапрадедов, ибо ни отцы, ни деды никакой веры не имели). Очередная вспышка антисемитизма толкала их в одну сторону, либерализация и демократизация – в иную.
Это зыбкое, внутренне противоречивое состояние, это «полпути» и было дорогой русско-еврейской поэзии конца прошлого века.
Вот реальный эпизод, имеющий отношение к «поэзии возвращения». Речь идет о семидесятых годах прошлого века. Молодой одессит, диссидент с вполне определенной фамилией - Авербух, написал стихотворение о России в духе Ирины Ратушинской – «Ненавистная моя Родина». Александр Авербух был смелым и прямым человеком. Он решил распространять эти стихи не анонимно, а с полной подписью и даже с указанием домашнего адреса. Напечатав стих на пишущей машинке, он перечитал его – и остановился.
Не то, чтобы стихи разонравились ему. Нет, он по-прежнему был готов подписаться под каждым словом. Но вот подпись…
Нет, ни своей фамилии, ни национальности Александр (ныне Исайя) не стыдился. Но он вдруг понял, что содержание стихотворения и подпись плохо стыкуются. Он понял, что у человека, пишущего подобные стихи о России фамилия должна быть другая.
В дальнейшем убеждения моего героя приняли совершенно иной характер, его уже не интересовали российские дела, все его мысли были устремлены к Земле Обетованной. Где он и живет – вот уже несколько десятилетий. Не знаю, пишет ли он стихи. По-моему – нет.
Но те поэты, евреи по национальности, которые продолжали жить в России, писать на русском языке, оставаясь в привычном русле общедемократических, либеральных и христианских убеждений, и в то же время, остро осознавали свою национальную принадлежность, как бы остановились на полпути, тем самым оказавшись между двух огней. Приведем в пример «выкреста» Александра Галича, певшего:
Наш поезд уходит в Освенцим
Сегодня и ежедневно.
Повторюсь – память о Катастрофе и о жертвах сталинского террора, не давала этим людям окончательно забыть о своем происхождении, отождествить себя с агрессором, как говорят психологи. Любовь к русской культуре, сложившиеся либерально-христианские или просто либеральные убеждения не давали им примкнуть к сионистскому движению или вернуться к вере отцов (точнее – прапрадедов, ибо ни отцы, ни деды никакой веры не имели). Очередная вспышка антисемитизма толкала их в одну сторону, либерализация и демократизация – в иную.
Это зыбкое, внутренне противоречивое состояние, это «полпути» и было дорогой русско-еврейской поэзии конца прошлого века.
