verses

***

Великий нагорный град, устами врат
поглощающий и выплевывающий людей,
снующих, торгующих, ревнующих: кто святей, кто лютей.
Хмурые бородачи в белых хитонах до пят.
Судачат женщины, дети вопят.

Квадратный храмовый двор, толпа во дворе,
режут скот, сжигают на алтаре.
Благоуханье, приятное Господу, дым жирный, мясной.
Слишком жарко летом, зато хорошо весной.

Раз в сто лет сменяется оккупационный режим.
Поворот колеса истории всегда на пользу чужим.
Ставят наместника, идолов, солдат у ворот,
привозят свои монеты и вводят их в оборот.

О человек ты любишь медь, золото, серебро,
пока кошелек не отняли, не воткнули нож под ребро,
пока не впиталась в землю кровь и пока
душа, оглянувшись, не улетела за облака.

Въедешь в город пророк пророком, верхом на осле. Люди, крича:
"осанна в вышних!" глазеют, а выйдешь пешим, на спине волоча
огромный крест, под присмотром стражи и палача.

Оккупанты глядят тебе вслед со стены крепостной.
Слишком жарко летом, хорошо весной на страстной.

Фото - Михаил Левит

verses

***

Великий нагорный град, устами врат
поглощающий и выплевывающий людей,
снующих, торгующих, ревнующих: кто святей, кто лютей.
Хмурые бородачи в белых хитонах до пят.
Судачат женщины, дети вопят.

Квадратный храмовый двор, толпа во дворе,
режут скот, сжигают на алтаре.
Благоуханье, приятное Господу, дым жирный, мясной.
Слишком жарко летом, зато хорошо весной.

Раз в сто лет сменяется оккупационный режим.
Поворот колеса истории всегда на пользу чужим.
Ставят наместника, идолов, солдат у ворот,
привозят свои монеты и вводят их в оборот.

О человек ты любишь медь, золото, серебро,
пока кошелек не отняли, не воткнули нож под ребро,
пока не впиталась в землю кровь и пока
душа, оглянувшись, не улетела за облака.

Въедешь в город пророк пророком, верхом на осле. Люди, крича:
"осанна в вышних!" глазеют, а выйдешь пешим, на спине волоча
огромный крест, под присмотром стражи и палача.

Оккупанты глядят тебе вслед со стены крепостной.
Слишком жарко летом, хорошо весной на страстной.

Фото - Михаил Левит

Легко ли быть молодым

По-моему, бессмысленно спорить о том, что происходит: выбирает ли молодежь себе предшественников, или наоборот - старшее поколение вытаскивает талантливую молодежь из огромной толпы начинающих. У многих начинающих все равно не будет ничего, кроме начала. У тех, кто подходит к неизбежному завершению своего пути, все равно не будет иного выхода, как передать все свое наследство новому поколению, даже если это поколение заведомо не способно распорядиться тем, что ему достается.

Нечто похожее я вижу в букинистическом магазине: вдруг - огромное поступление интереснейших книг, продаваемых за бесценок. Раньше был выбор: кто-то умер или кто-то уехал. Теперь вариант отъезда практически не рассматривается. Ясно: кто-то умер, а поскольку интеллектуальная Одесса - город крошечный, почти сразу ясно, кто именно умер.

Но вот что интересно: книги раскупают люди практически того же поколения, что и безвременно ушедший. Ну - чуть помладше. Чуть-чуть.

Чем менее способен преемник распорядиться наследством, тем нетерпеливей ждет он великого момента передачи наследия (смерть обладателя - досадное осложнение процесса).

Чем агрессивнее юноша суетится, сталкивая с корабля современности того или иного зажившегося и зажравшегося литперсонажа, тем вероятнее, что юноша не сумеет управлять кораблем и немногому научился. Не превратится ли в результате успешного сбрасывания корабль современности в корабль... Ну как бы повежливей? Себастьяна Бранта читали, небось, уж название книжки-то знаете.

Быть молодым не добродетель. Будущее молодого литератора - это совершенно иное семантическое пространство, чем сегодняшнее. Это и впрямь будет нечто, построенное из обломков того, что мы видим сегодня. Так ведь и мы не лучше: наше семантическое пространство построено из фрагментарно выбранного нами материала, заведомо вырванного из контекста.

Так строят дома из камней разбираемого средневекового замка или монастыря. И тот же феномен: и поселок построен, и замок стоит - почти целый. По крайней мере, так кажется издалека.

Легко ли быть молодым

По-моему, бессмысленно спорить о том, что происходит: выбирает ли молодежь себе предшественников, или наоборот - старшее поколение вытаскивает талантливую молодежь из огромной толпы начинающих. У многих начинающих все равно не будет ничего, кроме начала. У тех, кто подходит к неизбежному завершению своего пути, все равно не будет иного выхода, как передать все свое наследство новому поколению, даже если это поколение заведомо не способно распорядиться тем, что ему достается.

Нечто похожее я вижу в букинистическом магазине: вдруг - огромное поступление интереснейших книг, продаваемых за бесценок. Раньше был выбор: кто-то умер или кто-то уехал. Теперь вариант отъезда практически не рассматривается. Ясно: кто-то умер, а поскольку интеллектуальная Одесса - город крошечный, почти сразу ясно, кто именно умер.

Но вот что интересно: книги раскупают люди практически того же поколения, что и безвременно ушедший. Ну - чуть помладше. Чуть-чуть.

Чем менее способен преемник распорядиться наследством, тем нетерпеливей ждет он великого момента передачи наследия (смерть обладателя - досадное осложнение процесса).

Чем агрессивнее юноша суетится, сталкивая с корабля современности того или иного зажившегося и зажравшегося литперсонажа, тем вероятнее, что юноша не сумеет управлять кораблем и немногому научился. Не превратится ли в результате успешного сбрасывания корабль современности в корабль... Ну как бы повежливей? Себастьяна Бранта читали, небось, уж название книжки-то знаете.

Быть молодым не добродетель. Будущее молодого литератора - это совершенно иное семантическое пространство, чем сегодняшнее. Это и впрямь будет нечто, построенное из обломков того, что мы видим сегодня. Так ведь и мы не лучше: наше семантическое пространство построено из фрагментарно выбранного нами материала, заведомо вырванного из контекста.

Так строят дома из камней разбираемого средневекового замка или монастыря. И тот же феномен: и поселок построен, и замок стоит - почти целый. По крайней мере, так кажется издалека.

Лазарева суббота

***
Лазарь, изыди!

И он является белый на фоне черноты,
четырехдневный, спеленутый младенец Смерти,
щуря помутневшие глаза
от вечных лучей Солнца Правды
и просто - солнечных лучей,
еще не в силах различить то и другое,
слыша шепот в спину:

Лазарь, возвращайся скорей.

Один раз родился, два раза умер,
такая загадка о нём.

Как белый зуб из черной, кровавой лунки,
вырван из черного небытия, из кровоточащей пещеры.

Кто, кто эти люди, эти сестры,
Марфа, Мария, расширяющие зрачки,
зажимающие носы.

Уже смердит, ибо четырехдневен.

Годами придется отмывать
этот тлетворный дух, натираться благовониями,
осыпать тело душистыми лепестками роз.

Тщетно. Напрасно. Бесплодно.

Один раз родился, два раза умер,
такая загадка о нем.


(2008-2009)

Лазарева суббота

***
Лазарь, изыди!

И он является белый на фоне черноты,
четырехдневный, спеленутый младенец Смерти,
щуря помутневшие глаза
от вечных лучей Солнца Правды
и просто - солнечных лучей,
еще не в силах различить то и другое,
слыша шепот в спину:

Лазарь, возвращайся скорей.

Один раз родился, два раза умер,
такая загадка о нём.

Как белый зуб из черной, кровавой лунки,
вырван из черного небытия, из кровоточащей пещеры.

Кто, кто эти люди, эти сестры,
Марфа, Мария, расширяющие зрачки,
зажимающие носы.

Уже смердит, ибо четырехдневен.

Годами придется отмывать
этот тлетворный дух, натираться благовониями,
осыпать тело душистыми лепестками роз.

Тщетно. Напрасно. Бесплодно.

Один раз родился, два раза умер,
такая загадка о нем.


(2008-2009)

Десятая муза

Для полноты картины нужна десятая муза, которая имела бы дело с социальными структурами, группами, массами. Не Терпсихора, которая бы вдохновляла всю балетную труппу того или иного театра. Не Эвтерпа, которая курировала бы литературные объединения и союзы, не Клио, вдохновляющая научные общества историков и соответствующие факультеты университетов - от декана до первокурсника, всей иерархией. Одна универсальная муза по всем специальностям, не знающая индивидуальности художника или ученого.

Она могла бы ведать и творчеством поколений. И тогда имя ей было бы Поколения.

Десятая муза

Для полноты картины нужна десятая муза, которая имела бы дело с социальными структурами, группами, массами. Не Терпсихора, которая бы вдохновляла всю балетную труппу того или иного театра. Не Эвтерпа, которая курировала бы литературные объединения и союзы, не Клио, вдохновляющая научные общества историков и соответствующие факультеты университетов - от декана до первокурсника, всей иерархией. Одна универсальная муза по всем специальностям, не знающая индивидуальности художника или ученого.

Она могла бы ведать и творчеством поколений. И тогда имя ей было бы Поколения.

verses

Лекция о патологии эмоциональной сферы

Бывает, что страх перед злодеем покидает объект:
страх сам по себе, а злодей по себе сам.
Из открытого автомобиля злодей обозревает проспект.
Слушает рев толпы. Мед и пиво текут по усам.
А страх затаился, сжался, канул во тьму,
чтобы потом прицепиться черт знает к кому.

Свободно парящая ненависть, свободно плывущий гнев
рвут волосы на головах, лица к небу воздев.
А в небе, как водится, чего только нет:
Божья любовь, негасимый свет, вокальный квартет:
ангел, телец, одноглавый орел и лев,
хор итальянских кастратов в сопровождени дев.

И я там был, медовуху пил, молоко лакал,
а на закуску съел хрустальный бокал.
Бокал был сухой остаток, сухой паек.
На месте моем так поступил бы каждый российский йог.
Не все же горе жевать, водку в ступке толочь,
да ждать, когда наступит, не к ночи будь помянута, ночь.

verses

Лекция о патологии эмоциональной сферы

Бывает, что страх перед злодеем покидает объект:
страх сам по себе, а злодей по себе сам.
Из открытого автомобиля злодей обозревает проспект.
Слушает рев толпы. Мед и пиво текут по усам.
А страх затаился, сжался, канул во тьму,
чтобы потом прицепиться черт знает к кому.

Свободно парящая ненависть, свободно плывущий гнев
рвут волосы на головах, лица к небу воздев.
А в небе, как водится, чего только нет:
Божья любовь, негасимый свет, вокальный квартет:
ангел, телец, одноглавый орел и лев,
хор итальянских кастратов в сопровождени дев.

И я там был, медовуху пил, молоко лакал,
а на закуску съел хрустальный бокал.
Бокал был сухой остаток, сухой паек.
На месте моем так поступил бы каждый российский йог.
Не все же горе жевать, водку в ступке толочь,
да ждать, когда наступит, не к ночи будь помянута, ночь.

Днесь благодать Св. Духа нас собра....

***
Как чудище, сплошь покрытое жабрами, дышит толпа
зубчатыми листьями пальмы. Бог заповедает, и стопа
Твоя не преткнётся о камень. Вскоре Ты будешь висеть,
прибитый гвоздями. Как рыба, идущая в сеть,
Ты входишь в сияющий, древний Иерусалим,
который горит — не сгорает, который неопалим,
как Моисеев куст. На горе — многоярусный Храм,
прекрасный всегда, но особенно — по утрам.

Там пенье левитов, возгласы труб и крики торговцев, как стон
огромного, обреченного в жертву зверя. Со всех сторон
слышится пенье: «Осанна!». Кто-то бросает хитон
под копыта ослицы. Копыта ступают на ткань.
Люди знать не знают, откуда взялось наполняющее гортань
славословие, если кому-то сказать: «Перестань
кричать!» — всё равно не услышит. В толпе забудешь свой дом
и самого себя. Не найдёшь. Или найдёшь с трудом.

Толпе всё равно «Осанна!», «Распни!» или «Ура!».
Толпа не помнит того, что кричала вчера.
Толпе всё равно — листья пальмы, копья или штыки,
и что под ногами — одежды, или дети и старики.

Оставь их! Спасенье толпы не стоит Твоих трудов!
Но Ты уже в Храме: идёшь вдоль торговых рядов.

(2007)

Днесь благодать Св. Духа нас собра....

***
Как чудище, сплошь покрытое жабрами, дышит толпа
зубчатыми листьями пальмы. Бог заповедает, и стопа
Твоя не преткнётся о камень. Вскоре Ты будешь висеть,
прибитый гвоздями. Как рыба, идущая в сеть,
Ты входишь в сияющий, древний Иерусалим,
который горит — не сгорает, который неопалим,
как Моисеев куст. На горе — многоярусный Храм,
прекрасный всегда, но особенно — по утрам.

Там пенье левитов, возгласы труб и крики торговцев, как стон
огромного, обреченного в жертву зверя. Со всех сторон
слышится пенье: «Осанна!». Кто-то бросает хитон
под копыта ослицы. Копыта ступают на ткань.
Люди знать не знают, откуда взялось наполняющее гортань
славословие, если кому-то сказать: «Перестань
кричать!» — всё равно не услышит. В толпе забудешь свой дом
и самого себя. Не найдёшь. Или найдёшь с трудом.

Толпе всё равно «Осанна!», «Распни!» или «Ура!».
Толпа не помнит того, что кричала вчера.
Толпе всё равно — листья пальмы, копья или штыки,
и что под ногами — одежды, или дети и старики.

Оставь их! Спасенье толпы не стоит Твоих трудов!
Но Ты уже в Храме: идёшь вдоль торговых рядов.

(2007)