borkhers | Nov. 21st, 2011

Nov. 21st, 2011

****

То ли Аппиева дорога, то ли Авгиевы конюшни, короче,
античность из мрамора и фекалий, не будь помянута к ночи,
мускулистые парни, тяжелые женщины, глядящие сквозь всегда,
туда, где огромный лев и гидра стоглава,
туда, где боги и их бессмертная слава,
как слава советской армии, покорившей древние города.

Ученик прилежный – два вершка от горшка плюс один – от парты,
может легко представить танки со звездами на улицах Спарты,
напрасно из камнеметных машин стреляют по ним
мраморными головами Олоферна и Голиафа,
напрасно подъемный кран, похожий на шею жирафа
тянет ввысь повешенного иранца – мы не виним

никого ни за что, так велел нам Учитель. Прилежный
ученик внимает Ему сквозь времени океан безбрежный,
но почти ничего не слышит, сквозь шум и звон
людской суеты, толкотни, новостей по телику, хора
разинутых ртов, поющих все без разбора,
гудка небесного паровоза, прибывающего на перрон.

Среди встречающих видим немало ведущих, знакомых
нам по портретам лиц, также – неведомых и ведомых;
и те, и другие с улыбками и букетами – ужас в глазах
уже не имеет значения, ибо с первого класса
ученик прилежный не ожидает смертного часа,
но бежит навстречу ему в футболке и спортивных трусах.

(ноябрь,2010)

***

Он водит меня по своей огромной, однообразной квартире.
Холодный офисный стиль делает ее выше и шире,
хотя куда уже дальше - два уровня, новострой.
Он говорит - в моем унитазе вода чище, чем в вашем кране,
на моем телефоне пикселей больше, чем на вашем телеэкране.
Короче, жизнь это кино, в котором он - главный герой.

Его героиня, должно быть, с утра еще не вставала.
Лежит, не может вспомнить, где она ночевала.
На потолке - ни трещинки. Взгляд скользит
без всякого смысла, зацепки, разум бессилен
найти хоть что-то в одной из пяти извилин.

Ремонт закончен недавно. Это мой первый визит

со студенческих лет - то ли дружеский, то ли ,
врачебный - еще не знаю. Постоянные боли
в организме его супруги - довольно частый предмет
разговоров, также общий упадок
ее настроения, где она - всегда беспорядок,
и это длится, пожалуй, несколько лет..

Маша! Доктор Леня пришел, накинь-ка рубашку!
Входим в спальню. Она пуста. Окно - нараспашку.
На холодные стены ложится вечерний свет.

Пару лет назад в ЖЖ Сергея Чупринина шла дискуссия о "параллельных литературных мирах", позднее я однажды к этой теме возвратился. И теперь вернусь еще раз. Дело в том, что в той дискуссии и в статье Сергея Ивановича речь шла о мире "любительской", непрофессиональной и полупрофессиональной литературы, с ее собственными иерархиями, правилами, институциями, конкурсами и премиями. Однако при всех недостатках этого мира ( и об этом писалось и говорилось) он как бы тянется к миру подлинной литературы и, несмотря на имитационный характер литературной продукции этого мира. в нем живет подлинная любовь к подлинной литературе.

Сейчас мне пришло в голову, что есть и иной "паралитературный", параллельный мир, который носит шутовской, шутейный, в известном смысле - скорее - петровский, чем питерский характер. Петровский в смысле - боярина через афедрон кузнечными мехами надувать до смерти, карлика на карлице женить (знаю, что не при Петре, но в его духе): "Здравствуйте дура и дурак, женившись". Это мир литературных перевертышей, в нем правит не любовь, а ненависть и, не побоимся этого слова - зависть. Грубость, личные выпады, шутки на грани фола (или фалла?) , дразнилки на уровне дешевой клоунады. И все это обильно поливается водкой - до бесчувствия. У этого мира довольно много сочувствующих - клоунада и бросание тортов в лицо (торты, впрочем, тут не с кремом) всегда были популярны. Особенно в немом кино. Плохо то, что мир-перевертыш не немой, он говорит и довольно громко.

Не кажется ли вам, коллеги, что этот шутейный, потешный мир приобретает некую респектабельность: в его распоряжении сетевые и (в меньшей степени) печатные ресурсы, у него свои номинанты и свои лауреаты. Есть призы довольно красноречивые - "за глубокое проникновение и независимое стояние", с вручением золоченых фаллосов (ну как же без них!), а есть вежливые, мимикрирующие под реальность.

И вот уже потянулись в параллельный шутейный мир люди из реального литературного мира, и границы размыты, и завтра уже без компаса и карты и, что важно, хорошего обоняния, не разберешься.

Утренние птицы

Я бужу свой авто,
ветровое стекло которого припорошено пыльцой.
Надеваю солнцезащитные очки.
Затихает пение птиц.

В это же время некто другой покупает газету
в киоске у ЖД-вокзала,
рядом - большой товарный вагон,
весь красный от ржавчины,
стоит, мерцая на солнце.

Здесь не сыщешь пустого места..

Прямо сквозь весеннее тепло - холодный коридор,
по которому некто проходит, спеша,
рассказывая, как его оболгали
все, включая начальство.

Через заднюю дверь в пейзаж
влетает сорока
черно-белая, птица Хели.
И угольно-черный дрозд, который снует взад-вперед,
пока все вокруг
не превратится в рисунок углем,
все, кроме этой белой одежды на веревке с выстиранным бельем:
хор Палестрины.

Здесь не сыщешь пустого места..

Прекрасно чувствовать как мое стихотворение расширяется,
в то время как сам я съеживаюсь.
Оно растет, оно занимает мое место.
Вытесняет меня.
Оно выталкивает меня из гнезда.
Стихотворение готово.

Morgonfåglar

Jag väcker bilen
som har vindrutan överdragen med frömjöl.
Jag sätter på mig solglasögonen.
Fågelsången mörknar.

Medan en annan man köper en tidning
på järnvägsstationen
i närheten av en stor godsvagn
som är alldeles röd av rost
och stor flimrande i solen.

Inga tomrum någonstans här.

Tvärs genom vårvärmen en kall korridor
där någon kommer skyndande
och berättar att man förtalar honom
ända upp i styrelsen.

Genom bakdörr i landskapet
kommer skatan
svart och vit, Hels fågel.
Och koltrasten som rör sig kors och tvärs
tills allt blir en kolteckning,
utom de vita kläderna på tvättstrecket:
en palestrinakör.

Inga tomrum någonstans här.

Fantastiskt att känna hur min dikt växer
medan jag själv krymper.
Den växer, den tar min plats.
Den tränger undan mig.
Den kastar mig ur boet.
Dikten är färdig.

Спасибо