verses

***
сказка серая шейка полынья все уже лиса все ближе
леса все гуще снега все белее смотри же
лиса подползает осторожно к самому краю
уточке говорит дай я с тобой поиграю

это северный лес это жизнь на высоких широтах
это лагерь и верная гибель на общих работах
это шум в голове это боль позади грудины
это сказка серая шейка плавай держись середины

это огненный лисий мех на белом холодном фоне
полынья последняя брешь в ледяном законе
разнарядка зимы и цинги или ведомость все по плану
это хищник до края ползет по льду как по экрану

ничего в марте сталин умрет и в тайге потеплеет
это сказка серая шейка и нас никто не жалеет
нас никто не берет в расчет разве что на поверке
говорят на том свете этим сукам отмерят по той же мерке

плавай серая шейка это сказка такая красные лапки
лежи уголовное дело не вылезай из папки
ползи история рыжая бестия клацай зубами
ржавей колючая проволока между гнилыми столбами.

Яков Лернер. Воспоминания - 13

Огромное количество репрессированных приезжало в Москву, чтобы подать заявления о реабилитации.
В это время Илья Эренбург опубликовал повесть "Оттепель", эта публикация породила настоящую эйфорию, казалось - худшее позади. Название книги стало названием этой краткой, и все же - эпохи в жизни страны.

Через месяц я поехал в Черновцы поездом в надежде разыскать кого-нибудь из моей семьи. Какое-то время я работал с человеком по имени Алексей, у нас были товарищеские, теплые отношения. Он и пригласил меня погостить. Он встретил меня на вокзале вместе со своей женой Таней и они от всего сердца пригласили меня остановиться в их уютном маленьком домике, окруженном красивым садом. Погостив у Алексея несколько дней, я решил отправиться в Секурены, чтобы разузнать о судьбе моей семьи. Я вышел из дому слишком рано, поезд отходил еще не скоро, и я решил отдохнуть на скамеечке в саду перед зданием ратуши. И, когда я сидел там, чудо явилось перед глазами моими- моя двоюродная сестра Ханка и ее муж Яша шли мимо меня!
Да, именно мимо. Потому что мы не виделись семнадцать лет и тяжкие испытания, пережитые мной в эти годы сделали меня неузнаваемым.

Я окликнул их. Какое-то время они стояли в растерянности.... Им предстояло рассказать мне, что практически все члены нашей огромной семьи были истреблены. Только Фаня, дочь моей сестры Маси выжила, и она с мужем живет в Черновцах.
Жив и Куца, брат Ханки, который как и я освободился из сталинского лагеря. Его первая жена и дети от первого брака погибли. Арест в советское время спас ему жизнь. За эти годы он женился вторично и у него только что родилась дочь Инна. Эта семья живет во Львове. Брана вернулась из Бельгии и живет в Черновцах.
В Секуренах никого не осталось. Никого не осталось. Незачем было ехать туда.
В тот же день я навестил Фаню с ее мужем. Я не в состоянии описать то чувство скорби, которое охватило нас при встрече. Мы потеряли всех. Я потерял самых дорогих мне людей - моя сестра Мася и ее двое детей, моя сестра Фрума, мой брат Мотя, его жена Зина и их дети... Я не мог представить, что никого из них уже нет в живых.

На следующий день я отправился в школу, чтобы встретиться с Браной, преподававшей там французский язык. Я пришел к окончанию урока.

Увидев меня она воскликнула громким голосом: Мотя! Она приняла меня за моего старшего брата. Но Моти не было. Перед ней стоял я, несчастный Яков Лернер.

Я понимаю, почему Брана не узнала меня - в ее зрительной памяти я оставался тринадцатилетним подростком. Мы пришли к ней домой и с огромным наплывом чувств рассказали друг другу о нашей жизни. Я продолжал приходить к ней ежедневно. Я несколько раз продлевал свой отпуск, чтобы подольше оставаться с моей, да, моей Бранеле. Был ли я влюблен? Больше. В этой любви была трагедия и была неизбежность. Если бы я был религиозен, то сказал бы, что Господь иногда определяет наш выбор, отсекая все иные возможные варианты. Собственно о каком выборе могла идти речь? Мы стояли лицом друг к другу - теперь нас было двое на всем белом свете. Простите. но я не умею говорить о любви. Вам просто придется поверить мне на слово, что я умею любить. Даже сейчас, когда я стар.

Тем не менее, я должен был уезжать, должен был вернуться на Колыму и приступить к работе. Мои права были ограниченны и я не имел права постоянно жить в Черновцах. Я должен был получить реабилитацию.

Мы с Браной решили объединить наши жизни. И в то же время я принял решение не брать Брану с собой на Колыму. Главное заключалось в том, что я не был реабилитирован, и открытая связь с бывшим зэком, врагом народа, могла отяготить и без того нелегкую жизнь моей любимой. Вам, наверное, трудно сейчас это понять. Кроме того, Брана хотела завершить свое образование и получить университетский диплом.

В то время моя заработная плата была очень высока. Когда я вернулся в Черновцы, моя зарплата здесь составляла едва ли десятую часть того, что я получал на Колыме. Первую же полученную зарплату я переслал Бране, чтобы она почувствовала опору в этой жизни. Я был счастлив, что могу помогать ей и копить деньги для нашей будущей совместной жизни.

До встречи с Браной я тратил деньги бесцельно. У меня была прекрасная работа, я был главным бухгалтером крупного завода, под моим руководством находился большой коллектив прекрасных работников. У меня даже был денщик, или слуга - как назвать человека, который обслуживал меня и облегчал мою повседневную жизнь. Его свали Федя. Это был умный и добрый человек, который, увы, был другом Бахуса. Много раз я спасал его, но однажды нашел его замерзшим в лесу....

Парадокс моей жизни заключался в том, что я был одновременно ценным прекрасно оплачиваемым специалистом и ссыльным, ограниченным в правах. Вот почему в это, казалось бы, благополучное, время я мучился и буквально сгорал от нетерпения. Реабилитация! Волшебное слово, звучавшее в эти дни повсюду. Но ко мне это слово покуда отношения не имело.
.