verses

***
стоять уже больше некуда тем паче бежать
на двух бутылках горлышком вниз
зачем в пятидесятом приспичило бабам рожать
впрочем аборты запрещены и любой каприз
в положенных рамках портреты на всех углах
ковры на паркетных полах

стоять уже больше незачем разве что в гастроном
куда завезли и выбросили на прилавок какую-то снедь
на пианино трофейном отбивает такт метроном
чтобы не сметь сейчас чтоб неповадно впредь
чтобы держали темп чтобы время вперед
во дворе патефон орет

стоять уже больше дольше никак ни на миг
утренние трамваи на подножках гроздью висят
граждане пассажиры эпоха идет напрямик
мы победили длится год пятьдесят
первый второй или третий особой разницы нет
год без особых примет

стоять уже больше некуда будем считать побег
воспоминания детства смыкают солдатский строй
это февральский снег просится к нам на ночлег
это у всех пиджаков зеленый военный покрой
кто не пил это пиво кто не лакал этот мед
никогда не поймет

***
территория наша была но недолго пока
европа не стала подобием черновика
или детской раскраски или плотной бумаги
для вырезания ножницами по контурам рек
по перешейкам по горным хребтам господин имярек
расставляет на карте неизвестные ранее флаги
на пластмассовом столике крыма татарский лежит чебурек
плюс граненый стакан пророссийской живительной влаги

представляю мальчишку с кончиком языка
меж зубами зажатым территория наша пока
впрочем что значит наша когда наготове войска
без опознавательных знаков рука неизвестной державы
указательным пальцем грозит нам издалека
и какой мы дивизии или какого полка
наши люди отважны наши ломкие сабельки ржавы
стихотворная ломкая длится строка
в ожиданье подлога подножки подставы

я служил в севастополе в форме военно-морской
я в советском строю одержимый семитской тоской
под названьем вельтшмерц стойка смирно на палубе летной
прижимая к матроске промасленный автомат
повторял присягу и слушал начальственный мат
и готовил себя к вечной жизни пустой тягомотной
наблюдал свежеоблачный крымский военный закат
что слегка украшен волошинской мыслью бесплотной

я служил в состраданье героям гражданской войны
в подражанье российским мерзавцам седой старины
чьи поступки прекрасны а враждебные мысли черны
панорам диарам севастопольских баек толстого
территория наша была но о чем горевать
по вечерней поверке в подушку в ночную кровать
от полуночи до половины шестого
разобщенные люди расчлененная злобная мать
и граненые мутные стенки стакана пустого