Apr. 17th, 2018
***
После всех весенних праздников трудно направить мысль
вниз по течению будничных дней.
Сидишь, согнувшись. Говоришь себе: "Распрямись!".
Но природа замерла. И ты замираешь с ней.
Это еще развеется. Это такая пора.
Это еще устроится. Как-то само собой.
Это еще успеется. Это только с утра.
Позже ясность придет. Пой, ласточка, пой.
Пой, ласточка, гнездышко под карнизом лепи,
весенний воздух как бритвою разрезай крылом.
Свети, мое солнце, рассеянный взор слепи.
Не плачь, мое прошлое. Ты обречено на слом.
После всех весенних праздников трудно направить мысль
вниз по течению будничных дней.
Сидишь, согнувшись. Говоришь себе: "Распрямись!".
Но природа замерла. И ты замираешь с ней.
Это еще развеется. Это такая пора.
Это еще устроится. Как-то само собой.
Это еще успеется. Это только с утра.
Позже ясность придет. Пой, ласточка, пой.
Пой, ласточка, гнездышко под карнизом лепи,
весенний воздух как бритвою разрезай крылом.
Свети, мое солнце, рассеянный взор слепи.
Не плачь, мое прошлое. Ты обречено на слом.
***
Наливает воду в тарелку и дует, пока
не пойдут по поверхности волны народного гнева,
эти волны смоют с лица земли меня, старика
и других, мне подобных, и это для разогрева.
Наливает кровью белки особенно уголки,
особенно если прищуривает глаза, как прицелясь.
Зубы разной длины, как на школьной доске мелки.
Все разбиты в осколки. Он один сохраняет целость.
Наливает водку в стакан, выпивает, что-нибудь в рот
забросит, еды не бывает, бывает закуска.
Нормальная закусь вроде советских шпрот,
грибы для затравки, заправки, для запуска или спуска.
Он выходит на спуск, под Сабанеев мост,
он видит людей, согбенных под вражеским гнетом.
Но ничего, Одесса, ты еще встанешь в рост,
ты полетишь как пицца-тройка и всех удивишь полетом.
Это будет скоро, может быть завтра, ну, а пока
жизнь продолжается, в ненависти и пьянке.
И снятся ему закипающие огненные облака,
танк на стоянке, двуглавый орел на танке.
***
Раньше сажали персики для еды.
Теперь все больше - хвойники, чтобы легче дышалось.
Но по-прежнему на дорожках кошачьи следы.
Война для людей - не война, а вроде как детская шалость.
Что-то вроде игры в солдатики в детстве, там, далеко,
где веранда дачная виноградом была увита.
Где мама пела под фортепьяно: "Где ты, моя Сулико".
Где совесть была изранена. А вера была убита.
***
Чего не придумает благочестивый народ!
Говорят, в ночь Пасхи Христовой, весной, каждый год,
мертвецы получают отпуск на десять дней
и живут среди нас. В эти дни даже воздух плотней
от мельтешения мертвых среди живых,
не хватает нам кислорода от дыхания их!
Не надышишься перед смертью. После смерти легче дышать,
когда приходит ангел на десять дней воскрешать,
любопытно мертвым смотреть, как мы без них живем,
им ночь привычна, им ночью светло, как днем.
А живем мы почти что так, как жили они,
хоть не встаем, когда слышим "Боже, царя храни!"
или "Союз нерушимый", или иной мотив,
мы в ночь Пасхи идем домой, куличи освятив.
Но когда священник в полночь "Христос воскресе!" поет
даже мертвый язычник послушно из гроба встает.
Пройдет десятидневка - вновь пора возвращаться вглубь,
на прощание, кровный родственник, покойника приголубь,
оставь ему ломтик сдобы и яичко, и свечку зажги.
Здесь могилки залиты солнцем, а там - не видать ни зги.
Наливает воду в тарелку и дует, пока
не пойдут по поверхности волны народного гнева,
эти волны смоют с лица земли меня, старика
и других, мне подобных, и это для разогрева.
Наливает кровью белки особенно уголки,
особенно если прищуривает глаза, как прицелясь.
Зубы разной длины, как на школьной доске мелки.
Все разбиты в осколки. Он один сохраняет целость.
Наливает водку в стакан, выпивает, что-нибудь в рот
забросит, еды не бывает, бывает закуска.
Нормальная закусь вроде советских шпрот,
грибы для затравки, заправки, для запуска или спуска.
Он выходит на спуск, под Сабанеев мост,
он видит людей, согбенных под вражеским гнетом.
Но ничего, Одесса, ты еще встанешь в рост,
ты полетишь как пицца-тройка и всех удивишь полетом.
Это будет скоро, может быть завтра, ну, а пока
жизнь продолжается, в ненависти и пьянке.
И снятся ему закипающие огненные облака,
танк на стоянке, двуглавый орел на танке.
***
Раньше сажали персики для еды.
Теперь все больше - хвойники, чтобы легче дышалось.
Но по-прежнему на дорожках кошачьи следы.
Война для людей - не война, а вроде как детская шалость.
Что-то вроде игры в солдатики в детстве, там, далеко,
где веранда дачная виноградом была увита.
Где мама пела под фортепьяно: "Где ты, моя Сулико".
Где совесть была изранена. А вера была убита.
***
Чего не придумает благочестивый народ!
Говорят, в ночь Пасхи Христовой, весной, каждый год,
мертвецы получают отпуск на десять дней
и живут среди нас. В эти дни даже воздух плотней
от мельтешения мертвых среди живых,
не хватает нам кислорода от дыхания их!
Не надышишься перед смертью. После смерти легче дышать,
когда приходит ангел на десять дней воскрешать,
любопытно мертвым смотреть, как мы без них живем,
им ночь привычна, им ночью светло, как днем.
А живем мы почти что так, как жили они,
хоть не встаем, когда слышим "Боже, царя храни!"
или "Союз нерушимый", или иной мотив,
мы в ночь Пасхи идем домой, куличи освятив.
Но когда священник в полночь "Христос воскресе!" поет
даже мертвый язычник послушно из гроба встает.
Пройдет десятидневка - вновь пора возвращаться вглубь,
на прощание, кровный родственник, покойника приголубь,
оставь ему ломтик сдобы и яичко, и свечку зажги.
Здесь могилки залиты солнцем, а там - не видать ни зги.
***
конечная станция в мраморе и граните
мозаики в стиле античности злато и серебро
всех пассажиров затрушенных бережно сохраните
как гомункулов в колбах в тесных вагонах метро
тянут парки на прялках сюжетов красные нити
там где сталин в голову бес моментально в ребро
наши подземные тоннельные домохозяйки
наши с газетами столетней давности старики
наши студенты зазнайки и инженеры всезнайки
дамские головы облаченные в парики
младших советских школьников однополые стайки
инвалиды отечественной кто без ноги кто без руки
все ищут какую-то сущность вечно живую
вечнозеленую пакость елочек на площадях
жизнь превращается в комнату игровую
кто на железных верблюдах кто на жестяных лошадях
остановка конечно-калечная перехода на кольцевую
нет и не предвидится даже если нас пощадят
конечная станция в мраморе и граните
мозаики в стиле античности злато и серебро
всех пассажиров затрушенных бережно сохраните
как гомункулов в колбах в тесных вагонах метро
тянут парки на прялках сюжетов красные нити
там где сталин в голову бес моментально в ребро
наши подземные тоннельные домохозяйки
наши с газетами столетней давности старики
наши студенты зазнайки и инженеры всезнайки
дамские головы облаченные в парики
младших советских школьников однополые стайки
инвалиды отечественной кто без ноги кто без руки
все ищут какую-то сущность вечно живую
вечнозеленую пакость елочек на площадях
жизнь превращается в комнату игровую
кто на железных верблюдах кто на жестяных лошадях
остановка конечно-калечная перехода на кольцевую
нет и не предвидится даже если нас пощадят
***
Плывет лодка рыбацкая. В ней апостолы бородатые.
Под солнцем искрится вода.
Они - ловцы человеков, перед Богом ходатаи.
Но сейчас они ловят рыбу, и пусты невода.
Кричит им бродяга с берега, ладонями звук направляя:
бросьте сети направо, и будет улов!
И вот - полон невод рыбы, и шумит вода, закипая
от множества спин чешуйчатых и пучеглазых голов.
А бродяга смеется и приветственно машет рукою,
кто же он, незнакомец, хоть
есть в его повадке что-то привычное, даже - родное.
И вот, Петр возглашает: Братья! Это - Господь.
Кто Господь? Неужели вот этот, оборванный с посохом!
Помоги нам вытащить невод и бредни оставь!
Но Петр уже бросился в воду, не чтоб идти, яко посуху,
а чтобы быстрее добраться вплавь.
Пасха 2018
Плывет лодка рыбацкая. В ней апостолы бородатые.
Под солнцем искрится вода.
Они - ловцы человеков, перед Богом ходатаи.
Но сейчас они ловят рыбу, и пусты невода.
Кричит им бродяга с берега, ладонями звук направляя:
бросьте сети направо, и будет улов!
И вот - полон невод рыбы, и шумит вода, закипая
от множества спин чешуйчатых и пучеглазых голов.
А бродяга смеется и приветственно машет рукою,
кто же он, незнакомец, хоть
есть в его повадке что-то привычное, даже - родное.
И вот, Петр возглашает: Братья! Это - Господь.
Кто Господь? Неужели вот этот, оборванный с посохом!
Помоги нам вытащить невод и бредни оставь!
Но Петр уже бросился в воду, не чтоб идти, яко посуху,
а чтобы быстрее добраться вплавь.
Пасха 2018