Снилось, что в Вестминстерском аббатстве сэр Барашко коронует меня великолепной короной Эпигона Бродского.
И корона эта чистая, беспримесная, червонного золота, в каменьях. И я сижу на троне, весь всклокоченный, торжественный (или тождественный? Вечно я все путаю!) в мундире обершвыцарфюрера с тремя шестиугольными звездами и четырьмя золотыми трезубами. Правда, вместо мантии у меня на плечах лежало бархатное переходящее красное знамя одесской психушки намбер уан, отороченное горностаями. И вот корона падает с моей головы и катится по ступеням Потемкинской лестницы (блин! Откуда она тут взялась) и каменья посыпались на ступени. И десяток хомячков начали собирать их и складывать в защечные мешки... И - о Боже! - я узнал их! Это была она, она, Одесская Интеллигенция, и она, Одесская Литературная Общественность, и он, он Майор Валерьевич!
Проснулся в ужасе (или в своей постели? Вечно я все путаю), включил настольную лампу и.... Так вот же она, моя золотая корона тихо лежит свернувшись на прикроватной тумбочке. А рядом стоит сам сэр Барашко и ласково улыбается мне.
И корона эта чистая, беспримесная, червонного золота, в каменьях. И я сижу на троне, весь всклокоченный, торжественный (или тождественный? Вечно я все путаю!) в мундире обершвыцарфюрера с тремя шестиугольными звездами и четырьмя золотыми трезубами. Правда, вместо мантии у меня на плечах лежало бархатное переходящее красное знамя одесской психушки намбер уан, отороченное горностаями. И вот корона падает с моей головы и катится по ступеням Потемкинской лестницы (блин! Откуда она тут взялась) и каменья посыпались на ступени. И десяток хомячков начали собирать их и складывать в защечные мешки... И - о Боже! - я узнал их! Это была она, она, Одесская Интеллигенция, и она, Одесская Литературная Общественность, и он, он Майор Валерьевич!
Проснулся в ужасе (или в своей постели? Вечно я все путаю), включил настольную лампу и.... Так вот же она, моя золотая корона тихо лежит свернувшись на прикроватной тумбочке. А рядом стоит сам сэр Барашко и ласково улыбается мне.