verses

***
переменная облачность. перемены.
небо то ясно, то затемнено.
облака, как на море- обрывки пены.
все, что случилось, случилось уже давно.
в море впадают реки, что в предсердие - вены.
прошлое умерло, будущее - больно.
и апостолы в воду забрасывают невода,
но с удивлением видят, что вода - не вода,
а, как всегда, на высотах - разреженная атмосфера,
и сквозь ячейки сети ускользает вера,
и плещется в воздухе, и не спешит никуда.

***
Не стой под грузом - ходи под Богом.
Не стой перед зеркалом - стой на своем.
Нам выпало счастье, но выпало боком
через оконный проем.

Проходим мимо старого дома - детство
осталось там, за стеклом.
Последние годы, последнее средство,
осень с прощальным теплом.

Широколиственный отсвет платанов
над серым асфальтом аллей.
Строй свою старость, не строя планов.
Ни о чем не жалей.

заметки

Язык не виноват, виноваты люди. Это максима, с которой не поспоришь.То, что проблема русского языка в Украине была использована российскими агрессорами - вина их, а не языка. Более того, они несут ответственность перед русским языком - за то, что столько людей в Украине предпочитают его забыть.. Они несут ответственность и передо мной - до недавнего времени почти исключительно русскоязычным поэтом и писателем, говорившим, что отечество поэта - язык, на котором он пишет.. Чувствовать дискомфорт, слыша родную речь - тяжелое испытание. Никому не пожелаю.
Вот метафора.
Нож, которым убивали не виноват. Он был предназначен для кухни. Он орудие, которое не должно использоваться для кровопролития. Но по злой воле человека - может.
Однако, если знать, что этот, именно ЭТОТ нож был в руках убийцы, то врядли кто-то будет использовать его для нарезания докторской колбасы. Он будет вещественным доказательством преступления. Негодяи, использовавшие русский язык для оправдания агрессии превратили в известной мере его в лингвистическое доказательство. И, увы, деформировали его наглой ложью, которая все эти пять лет лилась на нас грязным потоком.
Но нож, после того, как его отмыли - просто нож. Он не деформирован материально. На нем просто лежит отпечаток памяти о крови. Не менее трагический, чем сама кровь.
Личное воспоминание. В кладовке у моего черновицкого дедушки валялся старый трехгранный штык, не четырехгранный, а именно трехгранный, старый. В детстве я им играл. Собственно, не играл а брал в руки и разглядывал с мальчишеским благоговением.
Но когда дедушка с бабушкой перезжали в Одессу (мне было двадцать лет) я взял его в руки в последний раз. И представил себе, что этот ржавый воспетый поэтами штык (там мучает охранник во сне штыка трехгранник - Бродский, о мать Революция! нелегка трехгранная откровенность штыка - Багрицкий) БЫЛ В ДЕЛЕ. И без сожаления оставил его в покидаемой навсегда квартире.

Язык - иное дело. Он деформируется в процессе злоупотребления им. Когда-то немецкий филолог еврейского происхождения Виктор Клемперер проследил деформации немецкого языка в процессе владычества нацизма. Он назвал свою классическую монографию "Язык третьего рейха". Я бы назвал подобную монографию "Язык третьего Рима". Я не напишу такой монографии. Сейчас это - разрозненные заметки.