***
Разбираешь архив, читаешь бумаги
сорокалетней давности. Расплывшиеся от влаги
письмена, детища ручки и чернильницы невыливашки,
а вот и прощальный оттиск на листе промокашки.
Это напоминает трилобита, окаменелость.
Мы не окаменели - простите нам мягкотелость.
Простите нам податливость, нашу робость и страхи.
Мы оставили кляксы и пятна, мы были неряхи.
Все вокруг черствело. Но мы из иного теста.
Дрожит в руке страница машинописного текста.
Было такое - чужие стихи под копирку.
Были книжные полки, где книги впритирку.
Было прошлое - неподвластно и неподсудно.
Была железная койка и подкладное судно.
Мы тоже были, хоть в это поверить трудно.
Разбираешь архив, читаешь бумаги
сорокалетней давности. Расплывшиеся от влаги
письмена, детища ручки и чернильницы невыливашки,
а вот и прощальный оттиск на листе промокашки.
Это напоминает трилобита, окаменелость.
Мы не окаменели - простите нам мягкотелость.
Простите нам податливость, нашу робость и страхи.
Мы оставили кляксы и пятна, мы были неряхи.
Все вокруг черствело. Но мы из иного теста.
Дрожит в руке страница машинописного текста.
Было такое - чужие стихи под копирку.
Были книжные полки, где книги впритирку.
Было прошлое - неподвластно и неподсудно.
Была железная койка и подкладное судно.
Мы тоже были, хоть в это поверить трудно.