verses

[borkhers]

***

Как бы то ни было, мы остались и продолжали пить
в подвале «У Зоси», где негде шагу ступить,
где бетонная лесенка коротка, но крута,
мочиться выходят рядом под чугунные ворота.

Литая виньетка – «тысяча восемьсот девяносто пять»
покрашена рыжей краской с потеками. Не поднять
груз прошедшего. Лучше смотреть, как сгущается сизый чад,
как забавно окурки «Примы» из пепельницы торчат.

Там был этот Шурик из Бельц, который сидел на полу,
взяли под руки, вывели, прислонили к стволу
ближайшей старой акации и вернулись к столу.

И Шурик остался один. И больше никто никогда
его не встречал. Ему не звонили. Стыда
никто не испытывал. Разве что в день Суда

о нем напомнят компании. Во успении вечный покой.
Очередной подсудимый переносицу трет рукой,
слышит «Шурик из Бельц» и думает – кто такой?

И ангел с мечом говорит: «А ты угадай!»
Переулочек в честь поэта, написавшего: «Дай,
Мария!» Владимир страдал, а ты – не страдай.

Потому что тебя поведут к себе и дадут,
и ты возьмешь, как умеешь, и останешься тут
еще на неделю, отравленный сексом, вином,
колбасным сыром, под вечер выходя в гастроном.
Боль в дурной голове щелкает как метроном.

А потом грай ворон из привокзальных крон.
Ты лыка не вяжешь. Тебя привели на перрон
с визой и чемоданами. Иерусалим. Хеврон.
Но этот Шурик из Бельц – куда подевался он?