verses

[borkhers]

***

Михаил болеет. Совсем исхудал.
Диспансер с названием "онко". Очищенный мандарин
на прикроватной тумбочке. Не похоже, чтобы страдал -
улыбается Гурию, что манекены с витрин.

Умирая теряешь подлинность, превращаясь в свою
иссохшую копию, куклу. Лоб - вощеная кость. У дверей
две хористки в платочках. Михаил говорит - сам подпою,
читай. И Гурий читаат акафист, частит, чтобы поскорей.

Михаил пытается петь, но забывается, и тогда
хористки вступают в терцию. Гурий сбавляет напор,
читает внятно, как обновленцы учили: вреда
от пониманья не будет. Вспоминает давнишний спор -

кому читаем? Ангелам или людям? Богу не нужно читать,
все помнит и так наизусть, память - на зависть нам.
Вечная память Предвечного. Вот, приходит как тать
за душой Михаила-регента. Пусть управляет там

хором праведных душ сопрано, альтов, а басов, поди,
праведных не бывает - сплошь пьяницы, а тенора
больше по дамской части. Как ни стыди -
пялят глаза, каются и за свое. В каждой бабе - нора,

в которой хочет спрятаться мой зверек, - говорил Михаил
как был помоложе. Да и в позапрошлом году
слухи ходили, приятелям хвастался, а на исповеди - утаил.
Гурий кладет Михаилу на лоб ладонь: я скоро уйду.

Это я скоро уйду - с трудом говорит больной,
свидимся, как буду лежать в корыте среди вертикальных вас,
и ты, владыко, будешь стоять надо мной
со всей азиатской пышностию, не в подряснике, как сейчас.

Ну и ты будешь хорош -отвечает Гурий - во фраке при орденах,
два Владимира, Сергий, Антиохийский -как бишь его там, Мать,
Заступница, вот никак не представлю ордена на тенях!
Правду сказал Михаил: будешь стоять

со всей азиатской пышностию.