Граффити

На одном из домов в переулке Ляпунова (это около облвстной библиотеки) надпись:
"ПРЕКРАТИТЬ ПРОИЗВОДСТВО СМЫСЛА СУЩЕСТВОВАНИЯ!!!". Напротив (орфография оригинала сохраняется): "ДЕД МАРОЗ НИ СУЩЕСТВУЕТ!".

Жалко и философв и ребенка. Действительно, промышленное производство смысла жизни нужно бы прекратить. Или хотя бы свернуть на время. А насчет деда Мороза дитя промахнулось. Мороз - лидер соцпартии Украины, он несомненно сцуществует. и даже благотворительную социалистическую елочку (я не шучу!) в Одессе проводил.

О нем еще лозунги на стене общаги: "Выбирай - Мороз или кланы! Мороз - сила, наш лидер! Степуха 360 гр.!"

В двух кварталах: "Наш дом за Януковича!". Чуть ниже - "А жизьцы за Ющенко!".

Граффити

На одном из домов в переулке Ляпунова (это около облвстной библиотеки) надпись:
"ПРЕКРАТИТЬ ПРОИЗВОДСТВО СМЫСЛА СУЩЕСТВОВАНИЯ!!!". Напротив (орфография оригинала сохраняется): "ДЕД МАРОЗ НИ СУЩЕСТВУЕТ!".

Жалко и философв и ребенка. Действительно, промышленное производство смысла жизни нужно бы прекратить. Или хотя бы свернуть на время. А насчет деда Мороза дитя промахнулось. Мороз - лидер соцпартии Украины, он несомненно сцуществует. и даже благотворительную социалистическую елочку (я не шучу!) в Одессе проводил.

О нем еще лозунги на стене общаги: "Выбирай - Мороз или кланы! Мороз - сила, наш лидер! Степуха 360 гр.!"

В двух кварталах: "Наш дом за Януковича!". Чуть ниже - "А жизьцы за Ющенко!".

Во дни печальные...

Этот дневник надо бы начать неделю назад, в Прощеное Воскресенье. Но день тот я провел в еще не заблокированном Тирасполе. Чудом успел вернуться на украинскую землю. Будни навалились на меня всей тяжестью, песенка Вертинского об усталой старой птице, мучительно желающей выспаться под вечные стоны шарманки, казалось, написана обо мне. Где-то рядом звонили колокола, женщины в юбках до пят, закутанные в темные платки исчезали в темных храмах, и череда священников в черных одеждах выходила на середину с горящими свечами в руках. Меня там не было. Попытка компенсировать образовавшийся вакуум прослушиванием кассеты с записью Великого покаянного канона св. Андрея Критского успехом не увенчалась. Голос покойного патриарха Пимена медленно нараспев выговаривал: «Откуда начну плакати, Господи, окаянного моего жития деяний, кое ли начало положу, Христе, нынешнему рыданию? Но яко благоутробен даруй мне прегрешений оставление…»
Мысли же, вероятно, направляемые врагом рода человеческого, двигались в ином направлении. Я вспоминал своих старших товарищей, уже ушедших из этого мира, тех, кто стоял с мною рядом в храме, когда само пребывание в церкви не очень поощрялось. И вспоминал, в основном, неортодоксальные их высказывания. И продолжаю вспоминать.
***
Незадолго до смерти мой крестный отец говорил: «Нет верующего, который не сомневался бы, как нет атеиста, который бы не верил. Или не надеялся бы, на худой конец».
***
Он же как-то говорил, что мать не советовала ему читать богословскую литературу, если он хочет сохранить веру.

***
Он родился в военном городке, когда солдаты на плацу пели «Отче наш». В момент его смерти жена, держа его руку в своей, читала ту же молитву.

***
Он был веселым, очень общительным человеком. В его доме собирались десятки людей. Иногда первый тост хозяин поднимал лично за Леонида Ильича Брежнева. Это означало: «Помалкивайте, среди нас стукач!». Он руководил архиерейским хором. Мне хотелось подарить ему дирижерскую палочку с надписью «И будешь пасти их жезлом железным».
Не успел.

Во дни печальные...

Этот дневник надо бы начать неделю назад, в Прощеное Воскресенье. Но день тот я провел в еще не заблокированном Тирасполе. Чудом успел вернуться на украинскую землю. Будни навалились на меня всей тяжестью, песенка Вертинского об усталой старой птице, мучительно желающей выспаться под вечные стоны шарманки, казалось, написана обо мне. Где-то рядом звонили колокола, женщины в юбках до пят, закутанные в темные платки исчезали в темных храмах, и череда священников в черных одеждах выходила на середину с горящими свечами в руках. Меня там не было. Попытка компенсировать образовавшийся вакуум прослушиванием кассеты с записью Великого покаянного канона св. Андрея Критского успехом не увенчалась. Голос покойного патриарха Пимена медленно нараспев выговаривал: «Откуда начну плакати, Господи, окаянного моего жития деяний, кое ли начало положу, Христе, нынешнему рыданию? Но яко благоутробен даруй мне прегрешений оставление…»
Мысли же, вероятно, направляемые врагом рода человеческого, двигались в ином направлении. Я вспоминал своих старших товарищей, уже ушедших из этого мира, тех, кто стоял с мною рядом в храме, когда само пребывание в церкви не очень поощрялось. И вспоминал, в основном, неортодоксальные их высказывания. И продолжаю вспоминать.
***
Незадолго до смерти мой крестный отец говорил: «Нет верующего, который не сомневался бы, как нет атеиста, который бы не верил. Или не надеялся бы, на худой конец».
***
Он же как-то говорил, что мать не советовала ему читать богословскую литературу, если он хочет сохранить веру.

***
Он родился в военном городке, когда солдаты на плацу пели «Отче наш». В момент его смерти жена, держа его руку в своей, читала ту же молитву.

***
Он был веселым, очень общительным человеком. В его доме собирались десятки людей. Иногда первый тост хозяин поднимал лично за Леонида Ильича Брежнева. Это означало: «Помалкивайте, среди нас стукач!». Он руководил архиерейским хором. Мне хотелось подарить ему дирижерскую палочку с надписью «И будешь пасти их жезлом железным».
Не успел.