Запретный город-2

*  *  *

Только убив красоту — разрушишь уродство.

Только добро сокрушив — зло уничтожишь.

Рабы перемрут до последнего — где господство?

Успокойся, друг, ты напрасно себя тревожишь.

 

Только искусный охотник прочтет следы на тропинке.

На текущем времени как различишь оттиск?

В жарком солнечном воздухе горе — легче пылинки.

Лучше вовсе не жить. Или жить, ни о чем не заботясь.

 

Жгут соломенных псов — давно ли толпа несла их

под барабаны и флейты на погребальный праздник?

Мы стоим на хаосе черном, как дом — на сваях,

для забавы рисуя драконов и демонов несуразных.

 

 

*  *  *

В конце прошедшего лета,

предчувствуя разорение,

я закопал в землю

единственное, что имел —

бронзовую фигурку

чудища с разинутой пастью,

с ушами, подобными лепесткам орхидеи,

с узором затейливым

между глазниц овальных,

с четырьмя массивными лапами

и прижатым к брюху хвостом.

 

В пасти чудища голова чужеземца:

глаза широко поставлены,

утолщенные губы сжаты.

Выраженье его лица

сосредоточенно и спокойно.

 

Там, под землей, фигурка —

не более чем преграда

для корней многолетних растений

и слепых личинок жуков.

 

Всякая вещь говорит:

«Приглядись ко мне!»

 

Сокрытое не существует.

Небывшее — неизменно.

Опознанное — обречено.

 

 

*  *  *

Справа — начальники флангов, слева — воины строем

с копьями и щитами, а впереди — полководец

в шелковых одеяньях. Пусть навстречу героям

плакальщик и могильщик выйдут с радостным воем,

пусть под визгливую флейту пляшет дрянной народец.

 

Пусть заполняют площадь, мы покидать не станем

спальни, завидев мельканье в щелях на стыках.

В городке, где люди привыкли к закрытым ставням,

где у стен не понять, чьи воины встали станом,

нет охоты смысл различать в разнородных криках.

 

Облачусь в одежды из перьев птиц и змеиной кожи,

унесусь на крыльях зари к зубчатым горам на Запад:

неприступные — все они друг на друга похожи,

жизнь и смерть на вершинах — одно и то же,

а в предгорьях — слышнее гнилостный запах .

 

На вершинах беседуют тихо (но мы-то слышим!)

боги — демоны гор, ручьев, провинций, селений,

раскрашенные, привыкшие к алтарям и нишам,

кострам из жертвенных денег, монахам, нищим

и круговому ходу холодной Вселенной.

 

 

*  *  *

Шевелит надкрыльями кузнечик.

Он скольжением зубчатой лапки

странный звук в движение приводит.

 

Тихий шелест — высохшие травы.

Резкий скрип — тяжелая подвода,

но гораздо ближе — вдох и выдох,

 

и гораздо выше — посвист птицы,

и гораздо тише — трель свирели,

но гораздо глубже — голос крови.

 

Запретный город-2

*  *  *

Только убив красоту — разрушишь уродство.

Только добро сокрушив — зло уничтожишь.

Рабы перемрут до последнего — где господство?

Успокойся, друг, ты напрасно себя тревожишь.

 

Только искусный охотник прочтет следы на тропинке.

На текущем времени как различишь оттиск?

В жарком солнечном воздухе горе — легче пылинки.

Лучше вовсе не жить. Или жить, ни о чем не заботясь.

 

Жгут соломенных псов — давно ли толпа несла их

под барабаны и флейты на погребальный праздник?

Мы стоим на хаосе черном, как дом — на сваях,

для забавы рисуя драконов и демонов несуразных.

 

 

*  *  *

В конце прошедшего лета,

предчувствуя разорение,

я закопал в землю

единственное, что имел —

бронзовую фигурку

чудища с разинутой пастью,

с ушами, подобными лепесткам орхидеи,

с узором затейливым

между глазниц овальных,

с четырьмя массивными лапами

и прижатым к брюху хвостом.

 

В пасти чудища голова чужеземца:

глаза широко поставлены,

утолщенные губы сжаты.

Выраженье его лица

сосредоточенно и спокойно.

 

Там, под землей, фигурка —

не более чем преграда

для корней многолетних растений

и слепых личинок жуков.

 

Всякая вещь говорит:

«Приглядись ко мне!»

 

Сокрытое не существует.

Небывшее — неизменно.

Опознанное — обречено.

 

 

*  *  *

Справа — начальники флангов, слева — воины строем

с копьями и щитами, а впереди — полководец

в шелковых одеяньях. Пусть навстречу героям

плакальщик и могильщик выйдут с радостным воем,

пусть под визгливую флейту пляшет дрянной народец.

 

Пусть заполняют площадь, мы покидать не станем

спальни, завидев мельканье в щелях на стыках.

В городке, где люди привыкли к закрытым ставням,

где у стен не понять, чьи воины встали станом,

нет охоты смысл различать в разнородных криках.

 

Облачусь в одежды из перьев птиц и змеиной кожи,

унесусь на крыльях зари к зубчатым горам на Запад:

неприступные — все они друг на друга похожи,

жизнь и смерть на вершинах — одно и то же,

а в предгорьях — слышнее гнилостный запах .

 

На вершинах беседуют тихо (но мы-то слышим!)

боги — демоны гор, ручьев, провинций, селений,

раскрашенные, привыкшие к алтарям и нишам,

кострам из жертвенных денег, монахам, нищим

и круговому ходу холодной Вселенной.

 

 

*  *  *

Шевелит надкрыльями кузнечик.

Он скольжением зубчатой лапки

странный звук в движение приводит.

 

Тихий шелест — высохшие травы.

Резкий скрип — тяжелая подвода,

но гораздо ближе — вдох и выдох,

 

и гораздо выше — посвист птицы,

и гораздо тише — трель свирели,

но гораздо глубже — голос крови.