starye zaoasy, vse esze iz NY

* * *

Добротным твоим разговором

и ломаной линией рта

я жив в этом мире, в котором

нас всех разделила черта.

 

Покуда из окон соседних

кричит в унисон телеглас,

нашелся один собеседник,

да, видно, и тот не про нас.

 

Он ходит в пустом коридоре,

в открытые двери стучит,

и перхоть к неровном проборе,

и весь его вид нарочит.

 

О, время бумаги и скрепок!

Дождешься незваных гостей.

Не время, а гипсовый слепок

беззубых его челюстей.

 

 

* * *

Как тоскуют в дому об уроде,

о последнем уроде в дому!

Остальные — в разладе, разброде,

все разрознены по одному.

 

И вовек не бывать тебе сносу,

мой карболкой протравленный двор.

И нельзя попросить папиросу,

с веком свыкнуться, встрять в разговор.

 

Номер дома горит из-под флага.

В ноздри лезет вчерашняя пыль.

Над подметным письмом бедолага

в канцелярский вживается стиль.

 

 

* * *

Окончат обед в полшестого

и спать разойдутся к шести.

Юродство в неведеньи снова

у старого дома в чести.

 

Здесь в раме лицо испитое

пылится у всех на виду.

И снова словечко крутое

у этого дома в ходу.

 

Известка под сеткою трещин.

Попробуй душой не скриви!

Корявые, твердые вещи

у старого дома в крови.

 

Ступенек негромкое пенье

в запретном для песен году,

как память о том, что терпенье

у этого дома в роду.

 

starye zaoasy, vse esze iz NY

* * *

Добротным твоим разговором

и ломаной линией рта

я жив в этом мире, в котором

нас всех разделила черта.

 

Покуда из окон соседних

кричит в унисон телеглас,

нашелся один собеседник,

да, видно, и тот не про нас.

 

Он ходит в пустом коридоре,

в открытые двери стучит,

и перхоть к неровном проборе,

и весь его вид нарочит.

 

О, время бумаги и скрепок!

Дождешься незваных гостей.

Не время, а гипсовый слепок

беззубых его челюстей.

 

 

* * *

Как тоскуют в дому об уроде,

о последнем уроде в дому!

Остальные — в разладе, разброде,

все разрознены по одному.

 

И вовек не бывать тебе сносу,

мой карболкой протравленный двор.

И нельзя попросить папиросу,

с веком свыкнуться, встрять в разговор.

 

Номер дома горит из-под флага.

В ноздри лезет вчерашняя пыль.

Над подметным письмом бедолага

в канцелярский вживается стиль.

 

 

* * *

Окончат обед в полшестого

и спать разойдутся к шести.

Юродство в неведеньи снова

у старого дома в чести.

 

Здесь в раме лицо испитое

пылится у всех на виду.

И снова словечко крутое

у этого дома в ходу.

 

Известка под сеткою трещин.

Попробуй душой не скриви!

Корявые, твердые вещи

у старого дома в крови.

 

Ступенек негромкое пенье

в запретном для песен году,

как память о том, что терпенье

у этого дома в роду.