***
Я выучу итальянский, чтоб умереть в городке,
стоящем у подножия невысокой домашней горы.
Выведешь утром складчатую собаку на поводке,
слышишь раздоры колоколов и возгласы детворы.
В летний полдень сидишь у фонтана, и на витке
отчаянья - голову в воду, что не спасет от жары.
Пересекая площадь, поневоле видишь собор,
полупустой даже в дни Пасхи и Рождества.
Выбираясь к воскресной мессе, прихожане приносят с собой
складные стулья, четки, заученные слова.
С вершины горы различаешь муторно-голубой
блеск залива и ближние скалистые острова.
Проходя мимо статуи Госпожи, нужно приподнимать
шляпу с полями, кланяться, Она улыбнется в ответ.
Известно, что Сын простит, если заступится Мать.
Известно, что тьма исчезнет, когда воссияет Свет.
Непонятно, что будет потом, но если все понимать,
теряется интерес. Господь сохранил секрет.
Среди незыблемых истин, разрушающихся оград,
под склонами, на которые взбирается виноград,
горбясь под тяжестью гроздьев, цепляясь за валуны,
серебрясь по ночам в сиянии слишком плоской луны,
старость нетороплива. Никто не сходит с ума.
За жизнь особо не держатся. Она прекратится сама.
Я выучу итальянский, чтоб умереть в городке,
стоящем у подножия невысокой домашней горы.
Выведешь утром складчатую собаку на поводке,
слышишь раздоры колоколов и возгласы детворы.
В летний полдень сидишь у фонтана, и на витке
отчаянья - голову в воду, что не спасет от жары.
Пересекая площадь, поневоле видишь собор,
полупустой даже в дни Пасхи и Рождества.
Выбираясь к воскресной мессе, прихожане приносят с собой
складные стулья, четки, заученные слова.
С вершины горы различаешь муторно-голубой
блеск залива и ближние скалистые острова.
Проходя мимо статуи Госпожи, нужно приподнимать
шляпу с полями, кланяться, Она улыбнется в ответ.
Известно, что Сын простит, если заступится Мать.
Известно, что тьма исчезнет, когда воссияет Свет.
Непонятно, что будет потом, но если все понимать,
теряется интерес. Господь сохранил секрет.
Среди незыблемых истин, разрушающихся оград,
под склонами, на которые взбирается виноград,
горбясь под тяжестью гроздьев, цепляясь за валуны,
серебрясь по ночам в сиянии слишком плоской луны,
старость нетороплива. Никто не сходит с ума.
За жизнь особо не держатся. Она прекратится сама.