Oct. 20th, 2006
Из "Писем М.Т."
Oct. 20th, 2006 09:48 amВЗГЛЯД
И вот еще, Марина, вот что видели очи мои:
это был текст заявления, текст.
*
Это было давно, но я не забыл,
не забыл, сейчас ты поймешь почему:
во-первых, почерк.
*
Даже в то время так уже никто не писал:
чернила, перьевая ручка, завитки,
в строчку, с нажимом.
Урок каллиграфии.
Фиолетовые чернила,
как в школьной невыливашке,
белой, с голубой каймою
по верхнему краю.
Во-вторых, текст.
*
Я, Потапов Порфирий,
прошу не хоронить тело
моего злосчастного сына Вадима,
а отдать его тело
в медицинское учреждение
для блага науки.
Подпись:
Проситель Порфирий Потапов.
*
Именно эти слова: злосчастного сына.
Именно это слово: проситель.
*
Вот что видели очи мои под солнцем,
вернее, под белым потолком
ординаторской реанимационного отделения,
в котором Вадим Потапов
скончался от белой горячки.
Видели и не помутились.
*
И еще я видел через окно
согбенную спину
старика Порфирия,
когда он неторопливо
пересекал внутренний дворик.
*
А лица его я не помню,
представляешь, Марина,
у меня прекрасная память на лица,
но его лица я не помню.
*
Зато помню облако в небе
над больничным садом, вернее,
часть облака, затемнявшего часть неба.
Помню край облака, светлый, сияющий.
*
Помню свою уверенность,
в том, что оттуда, сверху,
на Потапова смотрит кто-то еще,
и Потапов чувствует это.
*
Возможно, я ошибался, Марина,
возможно, я ошибался, и все же…
И вот еще, Марина, вот что видели очи мои:
это был текст заявления, текст.
*
Это было давно, но я не забыл,
не забыл, сейчас ты поймешь почему:
во-первых, почерк.
*
Даже в то время так уже никто не писал:
чернила, перьевая ручка, завитки,
в строчку, с нажимом.
Урок каллиграфии.
Фиолетовые чернила,
как в школьной невыливашке,
белой, с голубой каймою
по верхнему краю.
Во-вторых, текст.
*
Я, Потапов Порфирий,
прошу не хоронить тело
моего злосчастного сына Вадима,
а отдать его тело
в медицинское учреждение
для блага науки.
Подпись:
Проситель Порфирий Потапов.
*
Именно эти слова: злосчастного сына.
Именно это слово: проситель.
*
Вот что видели очи мои под солнцем,
вернее, под белым потолком
ординаторской реанимационного отделения,
в котором Вадим Потапов
скончался от белой горячки.
Видели и не помутились.
*
И еще я видел через окно
согбенную спину
старика Порфирия,
когда он неторопливо
пересекал внутренний дворик.
*
А лица его я не помню,
представляешь, Марина,
у меня прекрасная память на лица,
но его лица я не помню.
*
Зато помню облако в небе
над больничным садом, вернее,
часть облака, затемнявшего часть неба.
Помню край облака, светлый, сияющий.
*
Помню свою уверенность,
в том, что оттуда, сверху,
на Потапова смотрит кто-то еще,
и Потапов чувствует это.
*
Возможно, я ошибался, Марина,
возможно, я ошибался, и все же…
Из "Писем М.Т."
Oct. 20th, 2006 09:48 amВЗГЛЯД
И вот еще, Марина, вот что видели очи мои:
это был текст заявления, текст.
*
Это было давно, но я не забыл,
не забыл, сейчас ты поймешь почему:
во-первых, почерк.
*
Даже в то время так уже никто не писал:
чернила, перьевая ручка, завитки,
в строчку, с нажимом.
Урок каллиграфии.
Фиолетовые чернила,
как в школьной невыливашке,
белой, с голубой каймою
по верхнему краю.
Во-вторых, текст.
*
Я, Потапов Порфирий,
прошу не хоронить тело
моего злосчастного сына Вадима,
а отдать его тело
в медицинское учреждение
для блага науки.
Подпись:
Проситель Порфирий Потапов.
*
Именно эти слова: злосчастного сына.
Именно это слово: проситель.
*
Вот что видели очи мои под солнцем,
вернее, под белым потолком
ординаторской реанимационного отделения,
в котором Вадим Потапов
скончался от белой горячки.
Видели и не помутились.
*
И еще я видел через окно
согбенную спину
старика Порфирия,
когда он неторопливо
пересекал внутренний дворик.
*
А лица его я не помню,
представляешь, Марина,
у меня прекрасная память на лица,
но его лица я не помню.
*
Зато помню облако в небе
над больничным садом, вернее,
часть облака, затемнявшего часть неба.
Помню край облака, светлый, сияющий.
*
Помню свою уверенность,
в том, что оттуда, сверху,
на Потапова смотрит кто-то еще,
и Потапов чувствует это.
*
Возможно, я ошибался, Марина,
возможно, я ошибался, и все же…
И вот еще, Марина, вот что видели очи мои:
это был текст заявления, текст.
*
Это было давно, но я не забыл,
не забыл, сейчас ты поймешь почему:
во-первых, почерк.
*
Даже в то время так уже никто не писал:
чернила, перьевая ручка, завитки,
в строчку, с нажимом.
Урок каллиграфии.
Фиолетовые чернила,
как в школьной невыливашке,
белой, с голубой каймою
по верхнему краю.
Во-вторых, текст.
*
Я, Потапов Порфирий,
прошу не хоронить тело
моего злосчастного сына Вадима,
а отдать его тело
в медицинское учреждение
для блага науки.
Подпись:
Проситель Порфирий Потапов.
*
Именно эти слова: злосчастного сына.
Именно это слово: проситель.
*
Вот что видели очи мои под солнцем,
вернее, под белым потолком
ординаторской реанимационного отделения,
в котором Вадим Потапов
скончался от белой горячки.
Видели и не помутились.
*
И еще я видел через окно
согбенную спину
старика Порфирия,
когда он неторопливо
пересекал внутренний дворик.
*
А лица его я не помню,
представляешь, Марина,
у меня прекрасная память на лица,
но его лица я не помню.
*
Зато помню облако в небе
над больничным садом, вернее,
часть облака, затемнявшего часть неба.
Помню край облака, светлый, сияющий.
*
Помню свою уверенность,
в том, что оттуда, сверху,
на Потапова смотрит кто-то еще,
и Потапов чувствует это.
*
Возможно, я ошибался, Марина,
возможно, я ошибался, и все же…