И все же....

Какое-то странное чувство иногда владеет мною. Не высовывайся - говорит мне внутренний голос. Не хвастайся - говорила бабушка, это нехорошо! А, все равно никому нет дела,- говорит царь Соломон, поворачивая на пальце кольцо и читая в миллионный раз надпись "и это пройдет".

Может быть, и впрямь лучше не писать о том, что теперь у меня есть страничка на сайте "Вавилонa", о том, что в первом номере "Нового мира" опубликована моя подборка, что я жду некоторых других приятных событий в ближайшее время.

Бабушка, ты права - хвастаться нехорошо.
Соломон, ты прав - это пройдет и гораздо быстрее, чем я могу предполагать.

Но несмотря на вышесказнное - мне очень приятно, что это происходит в моей жизни и я очень признателен тем, кто помог мне в последние два года.

Смешно делать вид, что этого нет, или что я этого не замечаю... Тщеславие - грех, но гордыня - паче тщеславия, дорогие мои...

И все же....

Какое-то странное чувство иногда владеет мною. Не высовывайся - говорит мне внутренний голос. Не хвастайся - говорила бабушка, это нехорошо! А, все равно никому нет дела,- говорит царь Соломон, поворачивая на пальце кольцо и читая в миллионный раз надпись "и это пройдет".

Может быть, и впрямь лучше не писать о том, что теперь у меня есть страничка на сайте "Вавилонa", о том, что в первом номере "Нового мира" опубликована моя подборка, что я жду некоторых других приятных событий в ближайшее время.

Бабушка, ты права - хвастаться нехорошо.
Соломон, ты прав - это пройдет и гораздо быстрее, чем я могу предполагать.

Но несмотря на вышесказнное - мне очень приятно, что это происходит в моей жизни и я очень признателен тем, кто помог мне в последние два года.

Смешно делать вид, что этого нет, или что я этого не замечаю... Тщеславие - грех, но гордыня - паче тщеславия, дорогие мои...

verses

* * *
Этажерка с томами Брокгауза. В бумажных розах икона.
Желтая шляпа. Черная лента. Белый пиджак. Пенсне.
В похожей на медную лилию трубе граммофона
поет Шаляпин с шипением элегию Жюля Массне.

Революция продолжается. Как и война. Ненастье
застыло на подступах к даче. Приглядывается к врагам.
«Сладкие сны, дыханье весны, грезы, легкое счастье».
Поздние хризантемы. Встречи по четвергам.

От калитки — тропинка среди стриженого жасмина.
Воронки из паутины вместо белых цветов.
На паутине роса. На лице брезгливая мина.
«Знаешь, я боюсь пауков». «Вероятно, ужин готов».

Беседка (греческий домик), увитая виноградом.
С поднятой чашей стоит мраморный Дионис.
Мужчины красные банты предпочитают наградам.
Перегнувшись, лоза безвольно свисает вниз.
Усики-завитки. Судьба затаилась рядом.
«Милый, я здесь, за спиной. Не веришь? Тогда оглянись».

Нет, не оглянется, нет. Тянется вереница
малиновых облаков. Ресницы фильтруют свет.
Кто-то подходит сзади, ладони кладет на глазницы.
Он узнал. Но не скажет имени. Поскольку имени нет.

verses

* * *
Этажерка с томами Брокгауза. В бумажных розах икона.
Желтая шляпа. Черная лента. Белый пиджак. Пенсне.
В похожей на медную лилию трубе граммофона
поет Шаляпин с шипением элегию Жюля Массне.

Революция продолжается. Как и война. Ненастье
застыло на подступах к даче. Приглядывается к врагам.
«Сладкие сны, дыханье весны, грезы, легкое счастье».
Поздние хризантемы. Встречи по четвергам.

От калитки — тропинка среди стриженого жасмина.
Воронки из паутины вместо белых цветов.
На паутине роса. На лице брезгливая мина.
«Знаешь, я боюсь пауков». «Вероятно, ужин готов».

Беседка (греческий домик), увитая виноградом.
С поднятой чашей стоит мраморный Дионис.
Мужчины красные банты предпочитают наградам.
Перегнувшись, лоза безвольно свисает вниз.
Усики-завитки. Судьба затаилась рядом.
«Милый, я здесь, за спиной. Не веришь? Тогда оглянись».

Нет, не оглянется, нет. Тянется вереница
малиновых облаков. Ресницы фильтруют свет.
Кто-то подходит сзади, ладони кладет на глазницы.
Он узнал. Но не скажет имени. Поскольку имени нет.