Feb. 17th, 2008
***
И мальчику снится: они идут по музею.
*
Огромные комнаты, вызолоченная лепнина,
витринки под самым носом –
там черепки, черепа, наконечники стрел, таблички,
надписи. Мальчик читать не умеет.
Он глядит снизу вверх. Она держит его ладошку
в своей руке и вдруг, оглянувшись,
снимает со стенда (а как же стекло?) древние бусы
и надевает на шею, так никто не заметит.
*
Зачем она сделала это, - думает мальчик, -
Господи, Боже мой, зачем она сделала это?
*
Все делают ЭТО, - говорит она с развратной улыбкой, -
так поступают все, разве ты не знаешь?
Мальчик думает: для чего ребенку
знать название порнографического романа
викторианской эпохи?
*
И вот он один на верхней площадке
высокой мраморной лестницы.
На каждой ступеньке – посуда:
блюда, тарелки, бокалы, все больше
начало шестидесятых, но есть и Мейсен,
вот знаменитый орнамент,
луковый, кобальт по белому, как же
сойти, чтоб ничего не разбить?
Невозможно.
*
Но как-то он сходит вниз, у входа
за столиком сидит худая старушка
в черном с золотом японском халате,
тонкими злыми губами и мутным взором.
Перед нею – стопки монет. Вот это –
талер Марии Терезии, рядом кучкой «чешуйки» -
серебряные копейки времен великого князя
Василия или его безумного сына.
Советский рубль и полтинник
двадцать четвертого года.
Твердые деньги – твердая почва
для смычки крестьянина и рабочего.
Твердые деньги.
*
Старуха спрашивает: назови одним словом
все, что ты видишь на столике! Что, не знаешь?
Это ведь деньги, твердые деньги, твердая почва.
*
Он глядит на старуху и вдруг понимает,
что перед ним больная, потерявшая разум.
Нужно что-то делать, хотя бы измерить
ей давление. Нечем. Он сжимает ее запястье
и щупает пульс – напряженный, неровный.
*
Он лежит, глядит в потолок,
никак не может проснуться.
Напрасно я принял снотворное,
думает он, напрасно.
И мальчику снится: они идут по музею.
*
Огромные комнаты, вызолоченная лепнина,
витринки под самым носом –
там черепки, черепа, наконечники стрел, таблички,
надписи. Мальчик читать не умеет.
Он глядит снизу вверх. Она держит его ладошку
в своей руке и вдруг, оглянувшись,
снимает со стенда (а как же стекло?) древние бусы
и надевает на шею, так никто не заметит.
*
Зачем она сделала это, - думает мальчик, -
Господи, Боже мой, зачем она сделала это?
*
Все делают ЭТО, - говорит она с развратной улыбкой, -
так поступают все, разве ты не знаешь?
Мальчик думает: для чего ребенку
знать название порнографического романа
викторианской эпохи?
*
И вот он один на верхней площадке
высокой мраморной лестницы.
На каждой ступеньке – посуда:
блюда, тарелки, бокалы, все больше
начало шестидесятых, но есть и Мейсен,
вот знаменитый орнамент,
луковый, кобальт по белому, как же
сойти, чтоб ничего не разбить?
Невозможно.
*
Но как-то он сходит вниз, у входа
за столиком сидит худая старушка
в черном с золотом японском халате,
тонкими злыми губами и мутным взором.
Перед нею – стопки монет. Вот это –
талер Марии Терезии, рядом кучкой «чешуйки» -
серебряные копейки времен великого князя
Василия или его безумного сына.
Советский рубль и полтинник
двадцать четвертого года.
Твердые деньги – твердая почва
для смычки крестьянина и рабочего.
Твердые деньги.
*
Старуха спрашивает: назови одним словом
все, что ты видишь на столике! Что, не знаешь?
Это ведь деньги, твердые деньги, твердая почва.
*
Он глядит на старуху и вдруг понимает,
что перед ним больная, потерявшая разум.
Нужно что-то делать, хотя бы измерить
ей давление. Нечем. Он сжимает ее запястье
и щупает пульс – напряженный, неровный.
*
Он лежит, глядит в потолок,
никак не может проснуться.
Напрасно я принял снотворное,
думает он, напрасно.
***
И мальчику снится: они идут по музею.
*
Огромные комнаты, вызолоченная лепнина,
витринки под самым носом –
там черепки, черепа, наконечники стрел, таблички,
надписи. Мальчик читать не умеет.
Он глядит снизу вверх. Она держит его ладошку
в своей руке и вдруг, оглянувшись,
снимает со стенда (а как же стекло?) древние бусы
и надевает на шею, так никто не заметит.
*
Зачем она сделала это, - думает мальчик, -
Господи, Боже мой, зачем она сделала это?
*
Все делают ЭТО, - говорит она с развратной улыбкой, -
так поступают все, разве ты не знаешь?
Мальчик думает: для чего ребенку
знать название порнографического романа
викторианской эпохи?
*
И вот он один на верхней площадке
высокой мраморной лестницы.
На каждой ступеньке – посуда:
блюда, тарелки, бокалы, все больше
начало шестидесятых, но есть и Мейсен,
вот знаменитый орнамент,
луковый, кобальт по белому, как же
сойти, чтоб ничего не разбить?
Невозможно.
*
Но как-то он сходит вниз, у входа
за столиком сидит худая старушка
в черном с золотом японском халате,
тонкими злыми губами и мутным взором.
Перед нею – стопки монет. Вот это –
талер Марии Терезии, рядом кучкой «чешуйки» -
серебряные копейки времен великого князя
Василия или его безумного сына.
Советский рубль и полтинник
двадцать четвертого года.
Твердые деньги – твердая почва
для смычки крестьянина и рабочего.
Твердые деньги.
*
Старуха спрашивает: назови одним словом
все, что ты видишь на столике! Что, не знаешь?
Это ведь деньги, твердые деньги, твердая почва.
*
Он глядит на старуху и вдруг понимает,
что перед ним больная, потерявшая разум.
Нужно что-то делать, хотя бы измерить
ей давление. Нечем. Он сжимает ее запястье
и щупает пульс – напряженный, неровный.
*
Он лежит, глядит в потолок,
никак не может проснуться.
Напрасно я принял снотворное,
думает он, напрасно.
И мальчику снится: они идут по музею.
*
Огромные комнаты, вызолоченная лепнина,
витринки под самым носом –
там черепки, черепа, наконечники стрел, таблички,
надписи. Мальчик читать не умеет.
Он глядит снизу вверх. Она держит его ладошку
в своей руке и вдруг, оглянувшись,
снимает со стенда (а как же стекло?) древние бусы
и надевает на шею, так никто не заметит.
*
Зачем она сделала это, - думает мальчик, -
Господи, Боже мой, зачем она сделала это?
*
Все делают ЭТО, - говорит она с развратной улыбкой, -
так поступают все, разве ты не знаешь?
Мальчик думает: для чего ребенку
знать название порнографического романа
викторианской эпохи?
*
И вот он один на верхней площадке
высокой мраморной лестницы.
На каждой ступеньке – посуда:
блюда, тарелки, бокалы, все больше
начало шестидесятых, но есть и Мейсен,
вот знаменитый орнамент,
луковый, кобальт по белому, как же
сойти, чтоб ничего не разбить?
Невозможно.
*
Но как-то он сходит вниз, у входа
за столиком сидит худая старушка
в черном с золотом японском халате,
тонкими злыми губами и мутным взором.
Перед нею – стопки монет. Вот это –
талер Марии Терезии, рядом кучкой «чешуйки» -
серебряные копейки времен великого князя
Василия или его безумного сына.
Советский рубль и полтинник
двадцать четвертого года.
Твердые деньги – твердая почва
для смычки крестьянина и рабочего.
Твердые деньги.
*
Старуха спрашивает: назови одним словом
все, что ты видишь на столике! Что, не знаешь?
Это ведь деньги, твердые деньги, твердая почва.
*
Он глядит на старуху и вдруг понимает,
что перед ним больная, потерявшая разум.
Нужно что-то делать, хотя бы измерить
ей давление. Нечем. Он сжимает ее запястье
и щупает пульс – напряженный, неровный.
*
Он лежит, глядит в потолок,
никак не может проснуться.
Напрасно я принял снотворное,
думает он, напрасно.