Jul. 14th, 2008
Гаврила Державин
ВЛАСТИТЕЛЯМ И СУДИЯМ
Восстал всевышний Бог, да судит
Земных богов во сонме их;
Доколе, рек, доколь вам будет
Щадить неправедных и злых?
Ваш долг есть: сохранять законы,
На лица сильных не взирать,
Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять.
Ваш долг: спасать от бед невинных,
Несчастливым подать покров;
От сильных защищать бессильных,
Исторгнуть бедных из оков.
Не внемлют! видят - и не знают!
Покрыты мздою очеса:
Злодействы землю потрясают,
Неправда зыблет небеса.
Цари! Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны,
И так же смертны, как и я.
И вы подобно так падете,
Как с древ увядший лист падет!
И вы подобно так умрете,
Как ваш последний раб умрет!
Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых,
И будь един царем земли!
1780(?)
Гаврила Державин
ВЛАСТИТЕЛЯМ И СУДИЯМ
Восстал всевышний Бог, да судит
Земных богов во сонме их;
Доколе, рек, доколь вам будет
Щадить неправедных и злых?
Ваш долг есть: сохранять законы,
На лица сильных не взирать,
Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять.
Ваш долг: спасать от бед невинных,
Несчастливым подать покров;
От сильных защищать бессильных,
Исторгнуть бедных из оков.
Не внемлют! видят - и не знают!
Покрыты мздою очеса:
Злодействы землю потрясают,
Неправда зыблет небеса.
Цари! Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны,
И так же смертны, как и я.
И вы подобно так падете,
Как с древ увядший лист падет!
И вы подобно так умрете,
Как ваш последний раб умрет!
Воскресни, Боже! Боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых,
И будь един царем земли!
1780(?)
***
Предместье, окраина, пригород - все едино
являет барину образ простолюдина:
лицо в угрях, как в папанинцах полярная льдина.
Сидит у ворот на корточках, поперек ухмылка.
Рядом стоит трехлитровая пластиковая бутылка
(пиво "Янтарь"), наполовину пустая.
В блеклом небе молча кружит голубиная стая.
Тает пахучее облачко конопляного дыма.
Смотришь и понимаешь: революция необходима,
в смысле, страшна, неизбежна, непобедима.
Манекен с расстегнутыми штанами стоит у забора.
Смотришь и понимаешь неизбывность террора,
в смысле, то, что может случиться, случится скоро.
Тикает бомба в авоське, завернутая во вчерашний
номер местной газеты, словно завтрак домашний,
яблоко, бутерброд. Полный, почти не страшный,
весь конец всему виден на расстояньи мертвой
вытянутой души. Помутился взор твой.
К голеностопу привязана синяя бирка.
Плачет гомункул: разбита родная пробирка.
Два минарета торчат из бывшего здания цирка.
Предместье, окраина, пригород - все едино
являет барину образ простолюдина:
лицо в угрях, как в папанинцах полярная льдина.
Сидит у ворот на корточках, поперек ухмылка.
Рядом стоит трехлитровая пластиковая бутылка
(пиво "Янтарь"), наполовину пустая.
В блеклом небе молча кружит голубиная стая.
Тает пахучее облачко конопляного дыма.
Смотришь и понимаешь: революция необходима,
в смысле, страшна, неизбежна, непобедима.
Манекен с расстегнутыми штанами стоит у забора.
Смотришь и понимаешь неизбывность террора,
в смысле, то, что может случиться, случится скоро.
Тикает бомба в авоське, завернутая во вчерашний
номер местной газеты, словно завтрак домашний,
яблоко, бутерброд. Полный, почти не страшный,
весь конец всему виден на расстояньи мертвой
вытянутой души. Помутился взор твой.
К голеностопу привязана синяя бирка.
Плачет гомункул: разбита родная пробирка.
Два минарета торчат из бывшего здания цирка.
***
Предместье, окраина, пригород - все едино
являет барину образ простолюдина:
лицо в угрях, как в папанинцах полярная льдина.
Сидит у ворот на корточках, поперек ухмылка.
Рядом стоит трехлитровая пластиковая бутылка
(пиво "Янтарь"), наполовину пустая.
В блеклом небе молча кружит голубиная стая.
Тает пахучее облачко конопляного дыма.
Смотришь и понимаешь: революция необходима,
в смысле, страшна, неизбежна, непобедима.
Манекен с расстегнутыми штанами стоит у забора.
Смотришь и понимаешь неизбывность террора,
в смысле, то, что может случиться, случится скоро.
Тикает бомба в авоське, завернутая во вчерашний
номер местной газеты, словно завтрак домашний,
яблоко, бутерброд. Полный, почти не страшный,
весь конец всему виден на расстояньи мертвой
вытянутой души. Помутился взор твой.
К голеностопу привязана синяя бирка.
Плачет гомункул: разбита родная пробирка.
Два минарета торчат из бывшего здания цирка.
Предместье, окраина, пригород - все едино
являет барину образ простолюдина:
лицо в угрях, как в папанинцах полярная льдина.
Сидит у ворот на корточках, поперек ухмылка.
Рядом стоит трехлитровая пластиковая бутылка
(пиво "Янтарь"), наполовину пустая.
В блеклом небе молча кружит голубиная стая.
Тает пахучее облачко конопляного дыма.
Смотришь и понимаешь: революция необходима,
в смысле, страшна, неизбежна, непобедима.
Манекен с расстегнутыми штанами стоит у забора.
Смотришь и понимаешь неизбывность террора,
в смысле, то, что может случиться, случится скоро.
Тикает бомба в авоське, завернутая во вчерашний
номер местной газеты, словно завтрак домашний,
яблоко, бутерброд. Полный, почти не страшный,
весь конец всему виден на расстояньи мертвой
вытянутой души. Помутился взор твой.
К голеностопу привязана синяя бирка.
Плачет гомункул: разбита родная пробирка.
Два минарета торчат из бывшего здания цирка.