verses

***

Этот город дробил христианство каменными зубами.
Телами мучеников, спеленутыми смолой, освещал аллеи.
Украшал цветами кресты с умирающими рабами.
Глазел, никого ни о чем не жалея.
Перед статуей Императора воскуривал ладан,
ибо Цезарь – Господь. Это единство позднее
назовут симфонией Церкви и Государства. Латан
и перелатан саван истории древнего мира.
Ткань расползается под иглой – новые дыры,
сквозь которые, подмигивая, подглядывает иная
эпоха, клыками переминая
новых рабов, рассыпает по улицам всадников в пестрых
камзолах. Трудно дышать среди сверкающих острых
клинков, высоких бокалов с отравой.
Среди мертвецов, покрытых бессмертной славой.

Среди сладчайшей музыки, среди пронзительных трелей
лучших сопрано мира, постелей,
пропитанных похотью, колыбелей
с Христомладенцами, царей-звездочетов с Востока.
Жизнь хороша. Когда б не была жестока.

Когда б не шаталась по вечным улицам Рима
нагая, дряблая, без умащений, грима,
необорима, незрима, неповторима.

verses

***

Этот город дробил христианство каменными зубами.
Телами мучеников, спеленутыми смолой, освещал аллеи.
Украшал цветами кресты с умирающими рабами.
Глазел, никого ни о чем не жалея.
Перед статуей Императора воскуривал ладан,
ибо Цезарь – Господь. Это единство позднее
назовут симфонией Церкви и Государства. Латан
и перелатан саван истории древнего мира.
Ткань расползается под иглой – новые дыры,
сквозь которые, подмигивая, подглядывает иная
эпоха, клыками переминая
новых рабов, рассыпает по улицам всадников в пестрых
камзолах. Трудно дышать среди сверкающих острых
клинков, высоких бокалов с отравой.
Среди мертвецов, покрытых бессмертной славой.

Среди сладчайшей музыки, среди пронзительных трелей
лучших сопрано мира, постелей,
пропитанных похотью, колыбелей
с Христомладенцами, царей-звездочетов с Востока.
Жизнь хороша. Когда б не была жестока.

Когда б не шаталась по вечным улицам Рима
нагая, дряблая, без умащений, грима,
необорима, незрима, неповторима.