Aug. 25th, 2010
***
Чем больше веришь, тем меньше видишь, и ладно,
довольно с тебя двух комнаток и прихожей,
второго света, картин на стенах, и то отрадно,
что ангел смерти тоже есть ангел Божий,
правда что, сморщенный, черный, с дряблою кожей,
если честно сказать, больше на беса похожий.
А то, что никто не заходит - то так еще веселее,
вроде, живешь не в квартире, а в мавзолее.
Телефон зазвонит - черную трубку снимаешь,
говоришь в нее что-то, чего не понимаешь.
На том конце провода - старый друг
лучше новых двух, молдавская сигарета,
жизнь холодна, говорят, дыханьем любви согрета.
И сами мы не подарок, и мысли наши нелепы,
короче детской считалки, проще парeной репы.
А мир за окном прекрасен, и воздух прозрачен,
а разум просрочен и навсегда утрачен,
лукав, изворотлив, лжив - невелика потеря.
Даром, что видел все, ни во что не веря.
Чем больше веришь, тем меньше видишь, и ладно,
довольно с тебя двух комнаток и прихожей,
второго света, картин на стенах, и то отрадно,
что ангел смерти тоже есть ангел Божий,
правда что, сморщенный, черный, с дряблою кожей,
если честно сказать, больше на беса похожий.
А то, что никто не заходит - то так еще веселее,
вроде, живешь не в квартире, а в мавзолее.
Телефон зазвонит - черную трубку снимаешь,
говоришь в нее что-то, чего не понимаешь.
На том конце провода - старый друг
лучше новых двух, молдавская сигарета,
жизнь холодна, говорят, дыханьем любви согрета.
И сами мы не подарок, и мысли наши нелепы,
короче детской считалки, проще парeной репы.
А мир за окном прекрасен, и воздух прозрачен,
а разум просрочен и навсегда утрачен,
лукав, изворотлив, лжив - невелика потеря.
Даром, что видел все, ни во что не веря.
***
Чем больше веришь, тем меньше видишь, и ладно,
довольно с тебя двух комнаток и прихожей,
второго света, картин на стенах, и то отрадно,
что ангел смерти тоже есть ангел Божий,
правда что, сморщенный, черный, с дряблою кожей,
если честно сказать, больше на беса похожий.
А то, что никто не заходит - то так еще веселее,
вроде, живешь не в квартире, а в мавзолее.
Телефон зазвонит - черную трубку снимаешь,
говоришь в нее что-то, чего не понимаешь.
На том конце провода - старый друг
лучше новых двух, молдавская сигарета,
жизнь холодна, говорят, дыханьем любви согрета.
И сами мы не подарок, и мысли наши нелепы,
короче детской считалки, проще парeной репы.
А мир за окном прекрасен, и воздух прозрачен,
а разум просрочен и навсегда утрачен,
лукав, изворотлив, лжив - невелика потеря.
Даром, что видел все, ни во что не веря.
Чем больше веришь, тем меньше видишь, и ладно,
довольно с тебя двух комнаток и прихожей,
второго света, картин на стенах, и то отрадно,
что ангел смерти тоже есть ангел Божий,
правда что, сморщенный, черный, с дряблою кожей,
если честно сказать, больше на беса похожий.
А то, что никто не заходит - то так еще веселее,
вроде, живешь не в квартире, а в мавзолее.
Телефон зазвонит - черную трубку снимаешь,
говоришь в нее что-то, чего не понимаешь.
На том конце провода - старый друг
лучше новых двух, молдавская сигарета,
жизнь холодна, говорят, дыханьем любви согрета.
И сами мы не подарок, и мысли наши нелепы,
короче детской считалки, проще парeной репы.
А мир за окном прекрасен, и воздух прозрачен,
а разум просрочен и навсегда утрачен,
лукав, изворотлив, лжив - невелика потеря.
Даром, что видел все, ни во что не веря.
***
У Фиры лицо доброе, а сердце - злое,
собственно, и лицо злое, но не в поверхностном слое,
там, в глубине лица скрыто нечто такое...
По-библейски - Эстер, Эсфирь, по-нашему тетя Фира.
Идет, несет в авоське две бутылки кефира
по тридцать семь копеек, из них бутылка - пятнадцать.
На высокий третий этаж нелегко подняться.
На кефире фольга зеленая, а на ряженке золотая,
как будто нимб, а ряженка эта - святая.
До дома пять минут неспешного хода,
два квартала, как до конца отчетного года.
На углу Фира встречает инженера с молмаслозавода.
Пять минут разговора о том о сем по порядку,
инженер болельщик, а вчера забили "в девятку".
В Кремле открылся пленум, а у мамы язва на язве,
на Пушкинской - новая булочная, но за этим усмотришь разве?
Навстречу Эсфири - Юдифь в платье из китайского шелка.
В руках у Юдифи черная клеенчатая кошелка,
в кошелке что-то большое, круглое, это наверно
кочан капусты. Или - голова Олоферна.
У Фиры лицо доброе, а сердце - злое,
собственно, и лицо злое, но не в поверхностном слое,
там, в глубине лица скрыто нечто такое...
По-библейски - Эстер, Эсфирь, по-нашему тетя Фира.
Идет, несет в авоське две бутылки кефира
по тридцать семь копеек, из них бутылка - пятнадцать.
На высокий третий этаж нелегко подняться.
На кефире фольга зеленая, а на ряженке золотая,
как будто нимб, а ряженка эта - святая.
До дома пять минут неспешного хода,
два квартала, как до конца отчетного года.
На углу Фира встречает инженера с молмаслозавода.
Пять минут разговора о том о сем по порядку,
инженер болельщик, а вчера забили "в девятку".
В Кремле открылся пленум, а у мамы язва на язве,
на Пушкинской - новая булочная, но за этим усмотришь разве?
Навстречу Эсфири - Юдифь в платье из китайского шелка.
В руках у Юдифи черная клеенчатая кошелка,
в кошелке что-то большое, круглое, это наверно
кочан капусты. Или - голова Олоферна.
***
У Фиры лицо доброе, а сердце - злое,
собственно, и лицо злое, но не в поверхностном слое,
там, в глубине лица скрыто нечто такое...
По-библейски - Эстер, Эсфирь, по-нашему тетя Фира.
Идет, несет в авоське две бутылки кефира
по тридцать семь копеек, из них бутылка - пятнадцать.
На высокий третий этаж нелегко подняться.
На кефире фольга зеленая, а на ряженке золотая,
как будто нимб, а ряженка эта - святая.
До дома пять минут неспешного хода,
два квартала, как до конца отчетного года.
На углу Фира встречает инженера с молмаслозавода.
Пять минут разговора о том о сем по порядку,
инженер болельщик, а вчера забили "в девятку".
В Кремле открылся пленум, а у мамы язва на язве,
на Пушкинской - новая булочная, но за этим усмотришь разве?
Навстречу Эсфири - Юдифь в платье из китайского шелка.
В руках у Юдифи черная клеенчатая кошелка,
в кошелке что-то большое, круглое, это наверно
кочан капусты. Или - голова Олоферна.
У Фиры лицо доброе, а сердце - злое,
собственно, и лицо злое, но не в поверхностном слое,
там, в глубине лица скрыто нечто такое...
По-библейски - Эстер, Эсфирь, по-нашему тетя Фира.
Идет, несет в авоське две бутылки кефира
по тридцать семь копеек, из них бутылка - пятнадцать.
На высокий третий этаж нелегко подняться.
На кефире фольга зеленая, а на ряженке золотая,
как будто нимб, а ряженка эта - святая.
До дома пять минут неспешного хода,
два квартала, как до конца отчетного года.
На углу Фира встречает инженера с молмаслозавода.
Пять минут разговора о том о сем по порядку,
инженер болельщик, а вчера забили "в девятку".
В Кремле открылся пленум, а у мамы язва на язве,
на Пушкинской - новая булочная, но за этим усмотришь разве?
Навстречу Эсфири - Юдифь в платье из китайского шелка.
В руках у Юдифи черная клеенчатая кошелка,
в кошелке что-то большое, круглое, это наверно
кочан капусты. Или - голова Олоферна.
спасибо Елене Сунцовой
Aug. 25th, 2010 08:53 pmака
izolda, отснявшей и выложившей в сети наш с Пернатой вечер в "Русском самоваре".

первая часть
вторая часть
третья часть
четвертая часть
пятая часть
шестая часть
седьмая часть
первая часть
вторая часть
третья часть
четвертая часть
пятая часть
шестая часть
седьмая часть
спасибо Елене Сунцовой
Aug. 25th, 2010 08:53 pmака
izolda, отснявшей и выложившей в сети наш с Пернатой вечер в "Русском самоваре".

первая часть
вторая часть
третья часть
четвертая часть
пятая часть
шестая часть
седьмая часть
первая часть
вторая часть
третья часть
четвертая часть
пятая часть
шестая часть
седьмая часть