***
Ветвь надломленная сначала болит, а потом засыхает, ствол
пустеет, внутри, в дупле заводится всякая нечисть,
но дерево держится. Дачники под ним накрывают стол,
садятся ужинать, кажется, это продлится вечность.
Становится чуть прохладнее. Медлит закат. Разговор
затихает в сентябрьских сумерках, и слышнее злая
музыка у соседей. Всей тяжестью на забор
налегает плющ, разрастается, сам того не желая.
Абрикосовое варенье урожая минувших лет
не портится, только становится гуще и чуть темнеет.
Что с нами случится вскоре – ни от кого не секрет.
Разве только дитя не знает, но вырастет – поумнеет.
Ребенку расскажут, что во вселенной все меньше тепла,
что галактики разбегаются, не узнавая друг друга.
А покуда нечисть ребенку подмигивает из дупла,
и ребенок боится, но не показывает испуга.
Ветвь надломленная сначала болит, а потом засыхает, ствол
пустеет, внутри, в дупле заводится всякая нечисть,
но дерево держится. Дачники под ним накрывают стол,
садятся ужинать, кажется, это продлится вечность.
Становится чуть прохладнее. Медлит закат. Разговор
затихает в сентябрьских сумерках, и слышнее злая
музыка у соседей. Всей тяжестью на забор
налегает плющ, разрастается, сам того не желая.
Абрикосовое варенье урожая минувших лет
не портится, только становится гуще и чуть темнеет.
Что с нами случится вскоре – ни от кого не секрет.
Разве только дитя не знает, но вырастет – поумнеет.
Ребенку расскажут, что во вселенной все меньше тепла,
что галактики разбегаются, не узнавая друг друга.
А покуда нечисть ребенку подмигивает из дупла,
и ребенок боится, но не показывает испуга.