verses

***

Общий вагон. Хлопают двери в тамбур.
Мужчины выходят курить. Неподвижные лица
женщин в черном, какой-то всеобщий траур,
если подумать - с чего бы им веселиться?

После станций в проходе протискиваются с узлами,
все больше в платках , кацавейках и юбках суконных.
Коричневые чемоданы с никелированными углами.
Мелькают столбы и деревья в окнах вагонных.

Никому не сидится на месте, все едут куда-то.
Вокзалы, что муравейники. Воздух спертый.
Девять лет после победы, без году круглая дата.
Вот и Сталин умер. Год пятьдесят четвертый.

Бьется страна, как рыба об лед - без толку!
Борьба за мир обернется военным парадом.
Вот инвалид, гляди, забрался на верхнюю полку,
читает книжку, а костыли лежат с ним рядом.

Дети жмутся к женщинам. И сам я тоже,
глазок протираю в стекле, трясемся в вагоне общем.
ложимся с мамой валетом на жесткое ложе.
Мы уже большие. И мы - не ропщем.

verses

***

Общий вагон. Хлопают двери в тамбур.
Мужчины выходят курить. Неподвижные лица
женщин в черном, какой-то всеобщий траур,
если подумать - с чего бы им веселиться?

После станций в проходе протискиваются с узлами,
все больше в платках , кацавейках и юбках суконных.
Коричневые чемоданы с никелированными углами.
Мелькают столбы и деревья в окнах вагонных.

Никому не сидится на месте, все едут куда-то.
Вокзалы, что муравейники. Воздух спертый.
Девять лет после победы, без году круглая дата.
Вот и Сталин умер. Год пятьдесят четвертый.

Бьется страна, как рыба об лед - без толку!
Борьба за мир обернется военным парадом.
Вот инвалид, гляди, забрался на верхнюю полку,
читает книжку, а костыли лежат с ним рядом.

Дети жмутся к женщинам. И сам я тоже,
глазок протираю в стекле, трясемся в вагоне общем.
ложимся с мамой валетом на жесткое ложе.
Мы уже большие. И мы - не ропщем.