![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
***
Ближе к полуночи он вывел меня на террасу
и возлег на ложе. Я сел на ступени
лестницы, ведущей в сад, вполоборота
к нему. Женщины наши остались в доме.
Два раба принесли сосуды с вином и водою.
Но он отослал того, что с водой. Я попытался
пошутить, припомнив Катулла – струя
воды враждебна вину. Тут он разъярился.
Как, говорит, ты можешь цитировать римских поэтов,
зная что Рим враждебен нашему царству,
более, чем вода вину,
зная, что нынче творится в Риме!
Впрочем, слова о струе не пропали даром.
Он, кряхтя, поднялся и подошел к колонне,
и начал мочиться под ее основанье.
Вернувшись на ложе, он продолжил беседу.
Он поносил Рим на чистой латыни,
изредка вставляя словцо на местном наречье,
в своем дому, построенном по образцу римского дома.
Да и сам он недавно вернулся из Рима
и скоро едет туда опять, хоть дорога небезопасна.
Я поднял чашу и совершил возлиянье
в честь одного из двух наших царьков, с которым
когда-то в юности мы вместе учились
риторике, философии, римскому праву.
Он опять возмутился.
С тех пор, как два царька сговорились,
верней, заключили союз, поклялись не делать различья
между имуществом, женами и детьми, не отдавать раздельно
ни одного приказа, пить нужно за них обоих,
слитно, как за символ единства, в котором,
известное дело, залог процветания и свободы.
Тут что-то его отвлекло. Он хлопнул в ладоши.
Ему привели молоденькую рабыню.
Она присела на корточки. Он заурчал довольно
и запустил свою лапу в ее золотые
распущенные волосы. Когда-то
Геродот написал о наших далеких предках:
«совокупленье свершается у них открыто,
как у скота». Немало прошло столетий
с той поры, но немногое изменилось.
***
И еще он говорил: мне особо
отвратительны те поэты Рима,
которые себе позволяют
бранить Императора. Этим
они обманывают иные народы,
создавая иллюзию полной свободы.
Лучше бы все они воспввали
славословия Цезарю, лгали бесстыдно,
говорили, что любят Рим больше своих подружек,
а меч римского легионера
им дороже своего члена.
Но если правду сказать,
им и собственный член не нужен,
и подружки тоже. Они сами – подружки,
лягут, мерзавцы, под кого угодно.
То ли дело мы с тобой! Нам и война, и девки
милее их хваленой свободы.
Я возразил: Нам бы прежде
выбраться из непролазной грязи,
проложить дороги…
Тут он прямо взвился: Проложить дороги?
Чтобы по ним римляне провели свои легионы?
Если им угодно нас покорить, пусть узнают
нашу жизнь на собственной шкуре!
И он поднял чашу со словами:
Радуйся, Божественный Август!
(2008)
Ближе к полуночи он вывел меня на террасу
и возлег на ложе. Я сел на ступени
лестницы, ведущей в сад, вполоборота
к нему. Женщины наши остались в доме.
Два раба принесли сосуды с вином и водою.
Но он отослал того, что с водой. Я попытался
пошутить, припомнив Катулла – струя
воды враждебна вину. Тут он разъярился.
Как, говорит, ты можешь цитировать римских поэтов,
зная что Рим враждебен нашему царству,
более, чем вода вину,
зная, что нынче творится в Риме!
Впрочем, слова о струе не пропали даром.
Он, кряхтя, поднялся и подошел к колонне,
и начал мочиться под ее основанье.
Вернувшись на ложе, он продолжил беседу.
Он поносил Рим на чистой латыни,
изредка вставляя словцо на местном наречье,
в своем дому, построенном по образцу римского дома.
Да и сам он недавно вернулся из Рима
и скоро едет туда опять, хоть дорога небезопасна.
Я поднял чашу и совершил возлиянье
в честь одного из двух наших царьков, с которым
когда-то в юности мы вместе учились
риторике, философии, римскому праву.
Он опять возмутился.
С тех пор, как два царька сговорились,
верней, заключили союз, поклялись не делать различья
между имуществом, женами и детьми, не отдавать раздельно
ни одного приказа, пить нужно за них обоих,
слитно, как за символ единства, в котором,
известное дело, залог процветания и свободы.
Тут что-то его отвлекло. Он хлопнул в ладоши.
Ему привели молоденькую рабыню.
Она присела на корточки. Он заурчал довольно
и запустил свою лапу в ее золотые
распущенные волосы. Когда-то
Геродот написал о наших далеких предках:
«совокупленье свершается у них открыто,
как у скота». Немало прошло столетий
с той поры, но немногое изменилось.
***
И еще он говорил: мне особо
отвратительны те поэты Рима,
которые себе позволяют
бранить Императора. Этим
они обманывают иные народы,
создавая иллюзию полной свободы.
Лучше бы все они воспввали
славословия Цезарю, лгали бесстыдно,
говорили, что любят Рим больше своих подружек,
а меч римского легионера
им дороже своего члена.
Но если правду сказать,
им и собственный член не нужен,
и подружки тоже. Они сами – подружки,
лягут, мерзавцы, под кого угодно.
То ли дело мы с тобой! Нам и война, и девки
милее их хваленой свободы.
Я возразил: Нам бы прежде
выбраться из непролазной грязи,
проложить дороги…
Тут он прямо взвился: Проложить дороги?
Чтобы по ним римляне провели свои легионы?
Если им угодно нас покорить, пусть узнают
нашу жизнь на собственной шкуре!
И он поднял чашу со словами:
Радуйся, Божественный Август!
(2008)
