verses

Поселок Таирова

Постсоветский гном живет в постсоветской норе
у заброшенного аэродрома, с сусликами наравне.
Разваливающиеся истребители выстроились в каре.
Умрут в строю - думает гном - вот так бы и мне!

У него под землею комнатка, кухня, балонный газ,
по инерции радиоточка передает "Маяк":
"Речка движется и не движется". Треснувший унитаз.
Вода по капле течет. Нужно менять стояк.

Живя под землей, лучше быть слепым, как соседний крот.
Смотреть там не на что. Выбираться наружу - лень.
И все же он выбирается. Скалит беззубый рот.
Приморская степь. Жаркий июньский день.

Самолеты - то хвост отвалится, то фюзеляж,
то одно крыло, то другое. Не переносят жару.
Мимо идут девицы в шортах. Вероятно - на пляж.
Ноги такие - хоть прячься обратно в нору.

Записки психиатра

*
Две забавные истории из далекого прошлого - первые годы моей работы в областной психиатрической больнице. Это - 1977-1978 годы. Пришел я работать в больницу на должность психолога. Ставки психиатра не было. Кроме того, к тому времени я серьезно увлекся психодиагностикой, и это увлечение с той поры длилось двадцать лет - как минимум.

*
Психологическая лаборатория в то время в больнице уже была. Но она пустовала. Доктор Б., которая создала лабораторию "с нуля" была "сослана" в село Маяки Беляевского района, где находился реабилитационный центр для хронических больных. Ссылка была почетной: реабилитационное направление тогда считалось "передним краем науки". Но вот на практике реабилитационный центр был довольно убогим, как вся наша жизнь. И, хоть Маяки в двадцати минутах езды от города, но для уже немолодой женщины, они явно были в тягость.

*
От доктора Б. мне достался набор методик, не очень разнообразных. Все эти качественные методы исследования (не путать с запрещенными в то время тестами!) были как-то связаны с московской патопсихологической школой. Сам я считал себя приверженцем ленинградской школы. А посему начинать работать было нелегко.

*
Но и этим скудным наследством я пользовался недолго. Узнав, что место, которое она покинула, занято другим. Б. пришла в состояние ярости и унесла все методики домой. Лаборатория окончательно опустела. И я опять создал ее все с того же нуля. Но уже по питерскому образцу. Я обследовал пациентов, писал заключения. Заключения подклеивались в истории болезни наряду с общими анализами крови и мочи, а также анализом на "форму 30". Форма тридцать - холера, конкретно, вибрион Эль-Тор, От одесской эпидемии 1970 года в наследство осталось обязательное требование - всех обследовать на носительство особо опасного возбудителя.

*
Могли ли доктора пользоваться результатами моей работы? Лишь некоторые из них, наиболее подготовленные. В основном же обследования назначались "для порядка". Заключение психолога в истории болезни было просто бумажкой среди бумажек. Но понимать это я начал позднее. А в начале я работы я был настроен вполне романтически.То есть был убежден в том, что патопсихологическое обследование в психушке совершенно необходимо.

*
Тут в больнице пришел на работу мой интститутский друг. глумливый Сергей. Он сразу сказал, что больнице моя лаборатория нужна, как зайцу пятая нога. Я пылко возражал. И тогда Сережа предложил мне пари. Я должен был на меяц фактически прекратить работу. Если за этот месяц доктора начнут тревожиться по поводу прекращения работы лаборатории, то выиграл я. А если они останутся совершенно равнодушными к моему саботажу, то выиграл Сергей. Спорили мы на ящичек гаванских сигар с романтическим названием "Ромео и Джульета". И я прекратил принимать пациентов! Приходил на работу, но не работал. Я был уверен, что скоро мне позвонят и призовут к порядку.

*
О, святая наивность! Никто и ухом не повел. Неприятности у меня случались, когда я работал слишком активно. Безделье у нас не каралось. Пари я проиграл. Коробка сигар была принесена в лабораторию (тогда они были очень дешевы). Еще месяц мы с Сергеем курили эти сигары - до последней! Потом еще две недели - выветривали запах сигар из помещения. Но так и не выветрили. И лишь затем я начал активно обзванивать отделения и вскоре поток пациентов восстановился. Прошло два года, прежде чем было налажено взаимопонимание между лабораторией и психиатрами острых, диагностических отделений. Для врачей хронических отделений лаборатория так и оставалась - пустым местом.

*
Вторая история случилась гораздо позже. Тогда в лаборатории уже работал молодой психолог С. В первые годы он поражал меня полным невежеством в своей специальности (а он окончил ЛГУ, Ленинградский Университет!), а также удивительным спокойствием. Когда я спросил его, как он собирается работать, он ответил - "научусь. Я ведь не олигофрен!". Он действительно не был олигофреном и быстро научился. Но йога оставалась его главной страстью.

*
Так вот, я ушел в отпуск, а в лаборатории остался С. В это время была "призывная страда". Будущих воинов десятками и сотнями направляли в психушку на обследование. В этих случаях психологническое заключение было обязательным. С использовал опросник. Когда я вернулся и посмотрел заключения С., я пришел в отчаяние. Он просто перепутал шкалы! Его заключение никакого отношения к реальности не имели. Десятки парней получили неверные результаты!

По-моему это был один из немногих случаев, когда я кричал на подчиненного Но С. сохранил полное спокойствие. Когда я замолчал, он поднял на меня черные миндалевидные глаза и спросил: Ну, и что страшного произошло? Мне нечего было ему ответить. И верное и неверное заключение было формальностью. Большинство этих бумажек никто так и не прочел....

Фото дня. Девочка с куклой.

"1910. Мне семь лет. Моему Крёсному отцу на добрую память".

крёсному - так в оригинале :)))