Записки психиатра

*
Иногда я писал стихи, в которых, если не прямо. то косвенно отражался мой врачебный опыт. Я придумывал своих героев, но все они имели прототипов. Часто прототипом был не пациент, а ситуация вокруг него. Я многое менял, чтобы те, кто был прототипом ни при каких обстоятельствах не были узнаны. Почти все эти стихи вошли в цикл "Письма Марине". Когда-нибудь, когда я буду выстраивать композицию этих "Записок" я включу все эти стихи в текст. При этом текст, возможно и утратит документальность. По сохранит подлинность.

*
Вот одно из этих стихотворений.

ТРИО

Или еще история – из тех, Марина,
что узнаешь, когда ходишь с портфелем,
в котором лежит неврологический молоточек
плюс старорежимный тонометр, плюс камертон
и мини фонарик. Последнее необходимо
не только для рутинной проверки
зрачковых реакций на свет, но также
для хождения в особо темных парадных.

Незаконная частная практика. Знаешь, Марина,
в молодые годы мы часто шутили:
переход от общей теории к частной практике
суть главный закон диалектики. Минус – налоги.

*
Их было трое. Высохший муж, скрученный паркинсонизмом,
Сын-имбецил (в возрасте за пятьдесят). Приступы эпилепсии.
Иногда – заторможенность, иногда – возбужденье,
словом – полный набор, худшая часть психиатрии
соединенная в одном пучеглазом теле.

Всем заправляла старуха, величественная как идол.

*
Семья не нуждалась. Родственники из Сан-Франциско
присылали достаточно. Старуха раз в месяц
приглашала толковых, но бесполезных врачей. Советы
эмигрировать, поберечь себя, пригласить сиделку
отвергались с негодованием. Поместить в больницу
слабоумного сына – хотя бы на месяц? Нет, невозможно,
лучше я умру. Это звучало часто. Чаще чем нужно.

*

Лучше я умру! Помилуйте, что же будет
с вашими близкими? Мне все равно, что будет.
пока я жива, я сделаю все, что нужно.
Я буду делать, что нужно, своими руками.
Я не доверю их никому. Мне неважно, что будет с ними
если я умру (лучше я умру!). Я знаю –
это будет не больно. По крайней мере
это будет недолго. В дверь стучат. Заходите, Фира.
Да, у нас доктор. Сегодня он смотрит Володю,
а к Давиду я его вызову через месяц.
Заходите, Фира, садитесь. Спасибо, доктор.

*
Я понимал, Марина, старуха была одержима
жаждой мести. Жизнь ее оказалась адом.
Два безумца в одной квартире! К тому же старец
стал ее ревновать. Требовал секса.
Если ты сама не хочешь, найми мне девку!

*
Думаю фраза – я буду делать, что нужно, своими руками –
в этом случае не работала. На восьмом десятке
старуха блюла чистоту. В прежнее время
муж – прокурор из евреев -гебистов (такие были
даже в шестидесятых) не часто к ней приближался.

*
У него было много любовниц и сын, и сиделка
для имбецила- сына. То есть жена. Подонок.
Сколько я от него натерпелась. Сегодня
я хожу за ним как за ребенком, но если
я умру, (лучше я умру!) они все узнают!

*
Что узнают они? Как беспомощны и одиноки?
Может быть и узнают, но вряд ли поймут. Наверно
так ребенок мечтает о том, что умрет,
а родители будут плакать.

Она своего добилась.

*

Она своего добилась. Я знаю это,
Потому что недавно видел седого отечного человека
с выпученными глазами, роющегося в отбросах.

Я сразу узнал его. Он меня не заметил.

И что я мог поделать, Марина? Что я мог поделать?

Казалось, я вижу призрак старухи,
грозящей пальцем и шепчущей в ухо безумцу:
«Теперь ты узнаешь, что значит мать! Теперь пожалеешь!»

Он шевелил губами, как будто бы отвечал: «Теперь я знаю!»

.

verses

***

Финляндский вокзал. Ленин на бронемашине.
Бронзовый идол, в котором души не
сыщещь и днем с фонариком или огнем.
Что-то было в нем, но что - сказать не рискнем.
Не будем петь, как уголь подбрасывал в топку
такой молодой - сорок семь, его черепную коробку,
фаршированную губерниями, высокую лобную кость.
Не напишем трагедию "Бронзовый гость".

Как хватает Россию за руку, как проваливаются в геенну,
для вразумления грешников сотворенну,
шепча ей на ухо: мы - в окруженьи врагов.
Спроси у Данта - целых девять кругов.
А врагов и впрямь развелось- несчетно.
Стреляешь им в грудь, а они смеются: "щекотно!",
поставишь к стенке - разваливается стена.
Дашь им волю - прахом пойдет страна.

Я бы съездил в Хельсинки, город по слухам - что надо,
хоть и похуже нашего Ленинопетрограда,
но дома - массивные, северные, серый добротный цвет,
холод, камень, водка - вот вам и весь секрет.
Я бы катил большой чемодан на колесах,
рассекая толпу солдат, беспризорников голых-босых,
комиссаров в кожанках, интеллигентов в пенсне,
кого не увидишь в тяжелом, старческом сне!

Я бы съездил куда-нибудь, где история - на страницу
крупного детского текста, больше все про синицу,
что жила тихо за морем, про ручного сурка
с хлебной черствой корочкой, где река
молочно-кисельная время в себе растворяет,
где Бог сохраняет все, ничего не теряет,
все кладет за пазуху, до сих пор не пойму,
зачем это "всё" Ему.

С днем рождения, Перната!

Грач крылатый, грач пернатый,
дремой утренней объятый
прячет клювик под крылом.
За грачиным круглым глазом
тихо дремлет птичий разум,
наслаждается теплом.

фото дня. три богатыря