***
С натуры уже не напишешь идиллическую картину:
хату, крытую камышом, пастушка, играющего на дудке,
заголившуюся девку, пасущуюся скотину
с тоской зеленой в глазах и такой же травой в желудке.
Не увидишь на крыше колеса от старой телеги,
на котором сложил гнездо домовитый аист-лелека.
Ни конца тебе, ни начала, ни альфы тебе, ни омеги,
ходишь днем с огнем, ищешь доброго человека.
Чтобы дал тебе молока и хлеба горбушку,
чтобы спел с тобой песню, что мама когда-то певала.
Попросить бы дальнюю надоедливую кукушку,
чтоб она покороче тебе жизнь куковала!
Хоть бы вывел медведь из темно-синего леса!
Хоть бы милая написала, смягчая горечь разлуки!
Среди чистого поля громоздится груда железа -
то ли танк с последней войны,
то ли трактор - с последней разрухи.
С натуры уже не напишешь идиллическую картину:
хату, крытую камышом, пастушка, играющего на дудке,
заголившуюся девку, пасущуюся скотину
с тоской зеленой в глазах и такой же травой в желудке.
Не увидишь на крыше колеса от старой телеги,
на котором сложил гнездо домовитый аист-лелека.
Ни конца тебе, ни начала, ни альфы тебе, ни омеги,
ходишь днем с огнем, ищешь доброго человека.
Чтобы дал тебе молока и хлеба горбушку,
чтобы спел с тобой песню, что мама когда-то певала.
Попросить бы дальнюю надоедливую кукушку,
чтоб она покороче тебе жизнь куковала!
Хоть бы вывел медведь из темно-синего леса!
Хоть бы милая написала, смягчая горечь разлуки!
Среди чистого поля громоздится груда железа -
то ли танк с последней войны,
то ли трактор - с последней разрухи.