verses

***

Если разбиться попарно, выстроиться в затылок,
взяться за руки, не так уж и страшно, в руке - флажок,
и еще - у зеленого умывальника бурый обмылок
и в бело-синей круглой коробке зубной порошок.

Узкий шкафчик, на нем наклейка - грибочек,
цветочек, белочка, паровоз со звездой,
а на кухне -перловка, ржавые сельди из бочек,
холодный какао в кастрюле, повариха со своею бедой.

Какао будет горячим, Гомер - незрячим,
У Геракла двенадцать подвигов - перечисли по порядку, сынок.
Панцирная эпоха движется ходом рачьим,
выставив клешни вперед, на подпорках членистых ног.

На доме напротив портреты висят, старея
с каждым праздником, фальшивит оркестр духовой,
подтолкни время в спину - и оно побежит быстрее,
оставляя гул позади, как истребитель сверхзвуковой.

апрель 2009

(no subject)

З днем незалежностi!

Макиавелли писал, что государства приобретаются либо доблестью, либо милостью судьбы. С доблестью у нас обстояли дела - сами знаем как. А судьба была к нам скорее равнодушна, чем милостива.

Может быть, именно поэтому мы за 22 года так и не приобрели своего государства. Иногда мне кажется, что нашей страной недовольны все ее граждане, вне зависимости от этнической принадлежности, района проживания и имущественного положения - не говоря уже о родном языке. Правда причины для недовольства у всех разные.
В этом и заключается наш плюрализм.

Если задуматься, то право быть недовольным и многообразие причин для недовольства - это не так уже мало. Это наш шанс. Не упустим его!

verses

***

на месте раскопок в Ольвии
две груды ненужных материалов -
черепки и черепа.
Черепки амфор, кратеров, редко -
чернолаковых сосудов.
Черепа все больше - животных,
но попадаются и человеческие.

Все фрагментировано.
Черепки черепов.

На зеленой траве.
Под палящим солнцем.
На земле, которая отдала почти все,
что было в ней.

Мой перевод из Аги Мишоль

ГУСИ

Мой учитель математики, Эпштейн,
находил особое удовольствие,
вызывая меня к доске.

Он говорил, что моя голова
нужна только для того,
чтобы носить шапочки,
что птица с таким умом, как у меня,
всегда летела бы позади стаи,
и, в заключение, отправлял меня
пасти гусей.

Это приговор многолетней давности.
И вот я сижу в тени пальм,
в окружении трех
очаровательных гусынь.
Думаю, он это предвидел,
думаю, он был прав.

Сейчас я радуюсь, глядя
на моих гусей, как они набрасываются
на хлеб, который я им крошу,
как покачивают радостными хвостами,
как замирают на мгновение под капельками воды,
когда я обрызгиваю их из шланга.
Они подставляют голову и расправляют тело,
и оно вытягивается, как будто
вспоминает дальние озера.

Он давно уже умер, мой учитель математики,
и вместе с ним умерли все его задачи,
которые мне никогда не удавалось решить.
Мне нравятся шапочки,
и, наблюдая за птицами,
возвращающимися на деревья,
я всегда ищу  глазами ту, которая летела последней.

Как сообщил Д.Кузьмин, это стихотворение ранее перевела Гали-Дана Зингер. Этот перевод был опубликован в журнале "Воздух",
но, работая над своим переводом, я об этом не знал.

Помещаю здесь перевод Гали-Даны Зингер.

Гуси

Эпштейн, мой учитель математики,
любил вызывать меня к доске.
Говорил, что моей голове подходят только шляпки.
Говорил, что птица с такими, как у меня, мозгами
летала бы с хвоста.
Посылал меня пасти гусей.

Теперь, спустя годы после этого приговора,
сидя с тремя моими прекрасными гусями
под пальмой,
я думаю, может, он был дальновидцем,
мой учитель математики,
может, он был прав,

ведь ничто не радует меня больше,
чем смотреть, как они
налетают на хлебные крошки,
трясут счастливыми хвостами,
замирают на миг,
когда я брызжу
на них
водой из-под крана,
тянут шеи и напрягают
тела, как тот, кто вспоминает
о далёких озёрах.

С тех пор мой учитель математики успел умереть
и с ним умерли все его задачки, которые я так и не сумела
решить.
Я люблю шляпки,
и всегда вечерами,
когда птицы возвращаются на пальму,
я ищу ту, что летит с хвоста.