verses

Папский дворец. Авиньон.

Сначала - папы, потом легаты и вице-легаты,
потом заключенные, после, два века - солдаты,
теперь туристы и архивисты полы подошвами трут.
Такова судьба готического сооруженья,
каким-то чудом избежавшего разрушенья,
скорее всего потому, что разрушить его - неподъемный труд.

И он стоял - огромный, излучающий холод,
под себя подминая площадь и целый город,
мертвый, живые души, притягивающий. как магнит.
Стоял, вспоминая о Матери и Младенце,
стоял, мечтая о новом, настоящем владельце,
стоял неподвижно, как он и сейчас стоит.

Эти пустоты уже никому не заполнить.
Перечень пап уже никому не запомнить,
не говоря уже о легатах и о врагах
народа и революции, и о ее же солдатах,
не говоря о временах и о точных датах
в учебниках что пришельцы не держали в руках.

verses

***

По Авиньону ходит парень - кудри роскошные, от природы,
совершенно безумный, это в его-то годы!
Впрочем, молодость и безумие ходят парами, как мизера
в столь любимой когда-то игре картежной,
безумие юности лучше мудрости ложной,
откровенней, по крайней мере, чем ухищренья пера.

Он кричит по-польски - понятно русскому уху,
что за десять центов снял какую-то потаскуху,
что коммунисты свиньи вот до чего довели,
что эти хряки не оставили людям шанса -
и это странно слышать в самом сердце Прованса,
плодородной, сырной, лавандовой южной земли.

Безумие в юности лишено сентиментов.
Я верю, что шлюха ему подарила за десять центов,
то, что обычно стоит под сто евраков.
Я верю, что польские коммунисты были те еще хряки,
ходили в костел, но людям твердили враки,
сказки о счастье для карьеристов и дураков.

Что "лучше Каня, чем Ваня", что военное положенье,
введенное Ярузельским предотвратило крушенье
государства Полького, и танки союзных стран
не проутюжили улицы многострадальной Варшавы
во имя строительства европейской державы,
широкой, как в старом кинотеатре - экран.

Но кто эта девка с чешским паспортом и бешенством матки,
которая с юным безумием не играла ни в салки, ни в прятки,
а лежала с ним рядом, выполняя любой каприз
кудрявого юноши, одержимого сексом и властью,
потакая безумию с черной разинутой пастью,
возносящему до небес, чтоб навеки низвергнуть вниз.