(no subject)

***

Храм еще темен. Поют - "Не рыдай мене, мати".
Плащаницу уносят в алтарь. Воцаряется тишина
в честь "распятаго же за ны при Понтийстем Пилате,
и страдавша, и погребенна". Лишь минута одна

пройдет в молчанье. Потом зазвенят кадила.
Запоют священники. Сверху подхватит хор.
Две тысячи лет назад озарилась светом могила.
Минута вперед - озарится светом собор.

Ударят колокола. И люди пойдут друг за другом,
подстраиваясь к хору - каждый по мере сил,
прикрывая свечу ладонью, огромным поющим кругом,
Господи дай Своим слугам, каждому, что просил.

Ты сокрушил нам души Твоим страданьем.
Ты изранил наш разум Твоим терновым венцом.
Только и радости нам, что "в третий день, по писанием"
Ты воскрес и вознесся, и теперь Ты рядом с Отцом.

пасха 2011

verses

***

Мироносицы-жены, рыдая, несут
с ароматами - каждая - полный сосуд,
видят - камень тяжелый отвален от гроба,
на полу плащаница, что кокон пустой,
и платок для главы - полотняный, простой,
рядом свернут особо.

И сияющий юноша смотрит в упор,
и в словах его радостный слышен укор:
не ищите Живого средь праха и тлена!
Он на здесь, не в гробу, не в весеннем саду,
но в глубинах земли, и плененных в Аду
Он выводит из плена.

И они, озираясь, выходят туда,
где сады расцветают, шумят города,
ходят Ангелы Божии в гуще народа,
все смеются, живут, не боятся греха,
ибо грех - шелуха, наважденье, труха,
смерть - гнилая колода.

Все владыки - покорны, и мирны - войска,
и с голов неприкаянных ни волоска
не падет, и никто не претерпит обиды:
для философа - стопки божественных книг,
для пустынного жителя - чистый родник,
дикий мед и акриды.

Для хозяйки - заботы, домашний очаг,
для младенца - любовь в материнских очах,
для священника - чинная важность обряда,
и крупица веселья достанется мне,
но покуда сокрыта она в глубине
Гефсиманского сада.

Выбранные сновидения о несчастной невозвратной любви

Кажется, я недооценивал гастрономическую инерцию детства. У нас в холодильнике лежит кусок деликатесной масляной рыбы (есть такая), купленный к празднику, но мы оставили его в неприкосновенности. А вместо этого открыли две банки кильки в томатном соусе (в улучшенном рижском варианте) и с огромным аппетитом съели все без остатка. Да, а в юности этот продукт носил сомнительное название "братской могилы". В кондитерском отделе мое внимание неизменно привлекает бело-розовый зефир, старожил советских гастрономов, а также верная спутница моих детсадовских лет - помадка "коровка". Жаль, что ириски "кис-кис" и "золотой ключик", а также монпансье в жестяных банках с видами Одессы канули в небытие.

Да, и печенье "сахарное" - выжило и не изменило своего вкуса. В детстве бабушка крошила это печенье в ненавидимое мною какао с молоком (о эта пенка!) и тем самым развлекала меня, превратив поедание получившейся тюри в "рыбную ловлю". Самые мелкие обломки размокшего печенья назывались "тюлька", а самые крупные - "судак".

Это было так давно - еще до того, как я вырос и сошел с ума от любви к Одесской Интеллигенции. Но и сегодня, в своем жалком состоянии, я обмакиваю печенье "сахарное" в... нет! Никакого какао с пенкой! Только кофе! и с удовольствием ем. Люся в таких случаях даже развязывает рукава моей смирительной вышиванки, которую я ношу почти не снимая.

verses

***

Все в порядке. Родина-мама,
а История - повитуха.
Среднерусская низость хама,
среднерусская возвышенность духа.

Возрастает в неге счастливец:
старый пруд, усадьба, дубрава.
На царя найдется убивец,
на холопа найдется управа.

На управу найдется правитель
и управится с ней по свойски.
На монаха найдется обитель,
и солдат погибнет геройски.

А в мечтах поэта пастушка
по поляне ходит нагою,
и какая-нибудь речушка
огибает холмы дугою.