verses

***

Праведный иудей, увидев древо в цвету,
произносит благодарение Богу за красоту,
которая открывается нашим глазам,
которую Бог каждый год обновляет Сам.

Благословенна весна, тепло, ранний рассвет,
новорожденная листва, нежный сливовый цвет,
благословен пробившийся сквозь черную землю росток,
благословен этот мир, хоть он суров и жесток.

Пограничник с овчаркой недвижно стоит на посту.
И что ему эта весна. и что ему древо в цвету.
Он стоит на линии, что человек прочертил.
Впереди - чужая земля, за спиной - героический тыл.

Там дымят заводы. Там куется броня.
Там рождаются боеприпасы и вся остальная фигня.
Там марши и вальсы на ближних наводят тоску.
И кто там обрадуется листику или ростку?

Но видно еврейский дух в выкресте не погас -
я смотрю на цветущую сливу, как будто бы в первый раз.
Благословен Господь, сотворивший эти цветы,
да сияет Он вечно в венце Своей правоты.

verses

***

Финляндский вокзал. Ленин на бронемашине.
Бронзовый идол, в котором души не
сыщещь и днем с фонариком или огнем.
Что-то было в нем, но что - сказать не рискнем.
Не будем петь, как уголь подбрасывал в топку
такой молодой - сорок семь, его черепную коробку,
фаршированную губерниями, высокую лобную кость.
Не напишем трагедию "Бронзовый гость".

Как хватает Россию за руку, как проваливаются в геенну,
для вразумления грешников сотворенну,
шепча ей на ухо: мы - в окруженьи врагов.
Спроси у Данта - целых девять кругов.
А врагов и впрямь развелось- несчетно.
Стреляешь им в грудь, а они смеются: "щекотно!",
поставишь к стенке - разваливается стена.
Дашь им волю - прахом пойдет страна.

Я бы съездил в Хельсинки, город по слухам - что надо,
хоть и похуже нашего Ленинопетрограда,
но дома - массивные, северные, серый добротный цвет,
холод, камень, водка - вот вам и весь секрет.
Я бы катил большой чемодан на колесах,
рассекая толпу солдат, беспризорников голых-босых,
комиссаров в кожанках, интеллигентов в пенсне,
кого не увидишь в тяжелом, старческом сне!

Я бы съездил куда-нибудь, где история - на страницу
крупного детского текста, больше все про синицу,
что жила тихо за морем, про ручного сурка
с хлебной черствой корочкой, где река
молочно-кисельная время в себе растворяет,
где Бог сохраняет все, ничего не теряет,
все кладет за пазуху, до сих пор не пойму,
зачем это "всё" Ему.