verses

***

Здравствуй, здравствуй, дракоша, худший из всех рептилий,
когтистый, чешуйчатый, перепончатокрылый,
одна голова хорошо, чем больше голов - тем надежней,
не спеши, богатырь, не ярись - надо быть осторожней.

Не седлай коня, меч не тащи из ножен,
куда ни пойдешь - гибель найдешь, иной исход невозможен,
ложись рядом с нами, лицом к земле и спокойно спи, - нам
снится, как лапы дракона ступают по нашим спинам.

Памяти Игоря Меламеда

Игорь Меламед останется в истории русской литературы, если только человеку с фамилией, обозначающей преподавателя начальной еврейской школы - хедера, будет позволено занимать место в небольшой группе запоздалых русских классиков. Мне трудно назвать другого поэта, который писал бы столь строгие классические стихи ХХ и ХХ1 веков, используя поэтику Х1Х века.

Как-то другой поэт, которого Игорь очень не любил, Иосиф Бродский, написал:

Там была бы эта кофейня с недурным бланманже,
где, сказав, что зачем нам двадцатый век, если есть уже
девятнадцатый век, я бы видел, как взор коллеги
надолго сосредотачивается на вилке или ноже.

Это можно сказать об Игоре, об его страсти к русской классике, об его нетерпимости к самым малым отступлением от классической ритмологии, об его пламенной убежденности, что стихи должны быть сияющими кристаллами, крупицами в черной бездне небытия.

Конечно, как многие из нас - он был крещен, вера пришла к нему в самое трагическое время его жизни, когда он, веселый, полный сил молодой человек, остроумный, раблезианский - если так можно сказать, в госпитале привыкал, свыкался с новой для себя ролью - с трудом передвигающегося инвалида. Нет, вера не стала для него костылем, который помог ему идти по жизни ровно и бодро, она стала для него оболочкой, коконом, в котором он жил.

Как все мы, он не преодолел греховную человеческую природу, он не стал святым, но стал мучеником. Грешным мучеником. Враги называли его Игорь Мешумед (евр - потерянный, обозначающее выкреста). Он примерял на себя это слово и посмеивался.

Душа его раскололась. Он как бы отделил остроумие, иронию, страсть к розыгрышам от основного ядра своей личности. Он стал человеком с десятком лиц, он был прекрасным сценаристом, актером и режиссером пьес, которые разыгрывались в виртуальном пространстве. Рядом с серьезным и непреклонным Игорем Меламедом (а вернее - в нем) жили Сема Штапский - не Семен, а именно Сема!, бескомпромиссный Антон Мисурин, профессор Иосиф Фурц-Беленький, и конечно Ирочка, Ирина Перетс-Ненавистный. У каждого было свое лицо, свой репертуар - но все они были неистощимы на выдумки и - увы- малоприятны для тех, кого он выбирал мишенью для своих отнюдь не безобидных эскапад, Антону Мисурину даже удалось напечатать подборку в Новом Мире. Думаю, Паша Крючков разгадал, чье лицо скрывается под маской молодого человека с комсомольскими замашками. Мемуары Семена Штапского - нужно печатать, они должны занять место - нет не рядом с книжками Игоря Меламеда, а на другой полке. Но должны.

Наши отношения знали лучшие и худшие времена. Мы опрокидывали рюмку (не одну), заключали друг друга в объятия, меня огорчало и даже злило некоторое участие в травле, которая была организована против меня в те годы. Теперь я понимаю, что его участие в этом было не так уж велико. Но я всегда с любовью вспоминал наши лучшие времена и рад, что мы так и не поссорились окончательно.

А со стихами Игоря поссориться невозможно, как и с его эссеистикой.

Год, как его не стало. Вечная память.

Здесь - его стихи, опубликованные в журналах

http://magazines.russ.ru/authors/m/melamed/

выбранные сновидения о несчастной и невозвратной любви

*
Рано утром я вышел на участок, полюбоваться на травку и цветочки. Черная кошечка Бася кинулась мне под ноги и перевернулась на спинку, явно желая, чтобы я почесал ее ногой по животику. Рукой я сделать этого никак не мог, мои руки были связаны за спиной рукавами смирительной вышиванки, чтобы я ненароком не сорвал гортензию или настурцию.

Я ни в чем не могу отказать жене Басе и кошке Люсе - или я опять что-то напутал?

Но когда я гладил Басю? Люсю? О Альцгеймер, куда ты ведешь меня? вытянутыми пальцами левой стопы, я не смог удержаться на ногах и сел прямо в розовый куст - как мне его жаль!

И тут я услышал ехидный смех. Это смеялись Одесская Интеллигенция и Одесская Литературная Общественность. Им было годиков по шесть, белые блузки, черные юбочки и белые нитяные гольфики и сандалики, о эти сандалики! Косички и белые банты также имели место.

Одесскую Интеллигенцию я узнал по муфте из трех хвостов чернобурки и китайскому вееру, на котором золотом вышиты были осы, цветы и драконы,
а Одесскую Литературную Общественность я вычислил, потому, что кроме Одесской Литературной Общественности, с Одесской Интеллигенцией никто не желал водиться.

*

Я ходил взад-вперед по протоптанной мною же дорожке, держа по своему обыкновению руки за спиной и думал - о ней, о ней, об Одесской Интеллигенции. Почему, почему я не стал одной из ее знаковых фигур! Почему она не несет меня вместе с другими знаковыми фигурами на вечер в Городском Полуподвальном Клубе?

-Да не убивайся ты так! - сказала черная кошечка Басечка и потерлась о мою ногу. Ну стал бы ты членом какой-нибудь институализованной литературной группы (последние слова Бася произнесла с видимым усилием), ты бы увяз во всем этом, у тебя бы просто были связаны руки... Ой, извини!

Извинялась Басечка по понятной причине. Ведь я держал руки за спиной не просто так! Они были связаны рукавами моей любимой смирительной вышиванки. Ведь я давно уже сошел с ума, и не от избытка дофамина или недостатка серотонина в синапсах, а от любви, и не к кому-нибудь, а к Одесской Интеллигенции.

Майор Валерьевич вел меня по узкому коридору в огромный зал Библиотеки Углового Здания, называемого так, потому что оно находилось на углу улиц Бабеля и Бебеля. Щелчок выключателя и мрачные казематы озарились тусклым красноватым светом зарешетчатых лампочек.
Чтобы электричество не сбежало - подумал я.
Правильно думаешь! - сказал Майор Валерьевич. - Ну смотри, смотри, вот они все ваши интересные книжки, от чтения которых ты сошел с ума!

-Я сошел с ума не от чтения интересных книжек, а от любви к Одесской Интеллигенции! - четко, как на построении в пионерском лагере отчетил я.

- За дачу заведомо ложных показаний - год пионерского лагеря - в пондам сказал Майор Валерьевич. Ну иди, иди, полюбуйся, можешь взять домой почитать, если что приглянется.

Я медленно подошел к огромным книжным полкам и - о ужас! Весь подвал был заполнен произведениями гениального секретаря ЦК КПСС лично Леонида Ильича Брежнева - Целина, Возрождение, Малая Земля... Не может быть! Я метался от полки к полки.

И тут раздался громкий сатанинский смех. Это смеялся Майор Валерьевич.

*
Люся, проснувшись среди ночи, и, увидя меня сидящим у компа, прикрикнула: Ты не спишь? А ну, быстро марш ПОД кровать!

Я сразу понял, что она принимает меня за кого-то другого.